Удар мы наносим одновременно. Лавиния решает, что достаточно отвлекла меня, а у меня кончается терпение. Она отлетает назад, а я хватаюсь за рукоять шпильки, торчащей из бока. В сердце метила…
Лавиния снова бросается на меня, но теперь я уже настороже. Перехватываю ее за горло.
– Зачем?
Но ответа так и не получаю. Устного. Потому что ненависть в ее глазах более чем красноречива.
Но за что?
Что я ей такого сделал?
Резким движением сворачиваю ей шею, бросаю труп под ноги.
– Отпускаю душу твою.
Тело красивой женщины беспомощно лежит на поляне кучей грязного тряпья. А я опускаюсь на колени.
Тоскливо, как же тоскливо.
Почему так?
Она могла бы стать подругой? Любовницей? Просто соратницей? Могла бы или нет? Я сам во многом виноват. Я был уверен в своей правоте, я шел к трону, я не думал о тех, кого раздавлю. Так что же?
Я виноват сам. И она во многом права.
Я разменял свою жизнь на месть моей матери. На то, чтобы стать королем Раденора. Плохим ли, хорошим ли, но я принял эту ношу на свои плечи. И она меня просто выжгла.
Я сволочь? Мразь? Да, безусловно. Даже сейчас…
Я оживаю только рядом с Иннис. Во дворце же…
Я должен помочь Иннис и уйти отсюда. Это лучшее, что я могу сделать. И для нее, и для себя. Именно сейчас я отчетливо понимаю, что на ненависти дом не построишь. Здесь и сейчас.
Но – поздно. В моей жизни уже поздно.
Я закрываю Лавинии глаза.
Прощай.
* * *
– Алекс!
Иннис смотрит возмущенно.
– Ты где был?
– Гулял. Любовался звездами.
– Бессовестный! Я тут переживаю, волнуюсь!
– Поверь, я этого недостоин.
– Ты просто свинтус.
Иннис фыркает и удаляется. Я откидываюсь на спинку кресла и закрываю глаза.
– Алекс?
Тетушка Меди. Смотрит грустно, серьезно.
– Девочка обиделась.
Я смотрю на пожилую женщину.
– Мне скоро придется оставить ее. Пусть она ко мне не привыкает.
На губах женщины расцветает грустная улыбка.
– Какие же вы глупые… дети.
Но мне не хочется разгадывать загадки.
– Вы приглядите за ней?
– Я плохая мать, Алекс. Я даже дочь не смогла воспитать, и сын уехал от меня. А ты хочешь поручить мне эту девочку?
– Если бы вы ничему не научились, тетушка, я бы ее не оставил на ваше попечение.
Тетушка Меди смотрит на меня каким-то серьезным и понимающим взором.
– Обещаю, Алекс.
Я вздыхаю и отправляюсь на улицу. Мне надо встретиться со своими осведомителями и узнать, что там с ее дочкой.
С Тирримой ничего страшного не случилось. Так, раз пять упала на кулак мужа – бывает. Дело житейское.
А вот с ее мужем беда, ой, беда. Когда он учил жену, мимо проходили двое сочувствующих мужчин. Они, естественно, поддержали бедную женщину. И ее муж так же случайно… упал. Какой-то день падений.
Будущий холоп сильно ушибся – и теперь жена сидит рядом с ним, меняет ему компрессы на темечке и громко причитает. Да уж.
Дур не перевоспитаешь.
* * *
На следующий день нас навещает Сидон Андаго. И с порога, без всяких церемоний…
– Бельент, я вас вызываю!
– Извините, вынужден отказаться. Не могу убить родственника, – пожимаю я плечами.
– Папа, ты с ума сошел?
Мы с Иннис как раз играли в таршан в гостиной. Тетушка Меди вязала чулок. Все были при деле, а тут влетает Синя, весь встрепанный…
Нет уж, драться с ним – это перебор.
– А ты! Ты, мерзавка, немедленно едешь домой! Я тебя выдам замуж!!! Завтра же!!!
– За кого же? Рифара вроде как убили добрые люди?
М-да, а была такая милая девочка? Общение со мной даром не прошло.
– Ничего, найдем за кого!
– Что, у Аморты еще братья остались? На всех добра не хватило?
Сидон, окончательно озверев, подскочил к Иннис и замахнулся. Пришлось осторожно положить его носом в пол.
– Успокойся. Иннис никуда не поедет.
Сидон завизжал что-то на высокой ноте. Я осторожно пригляделся к нему.
М-да, а ведь он серьезно обморочен. Аморта постаралась, отпуская мужа в столицу. Это-то понятно, мало ли, сколько он тут пробудет, еще задумается – на кой пес ему такая жена?
Лучший выход для Сини – это связать его, оглушить и положить в уголочке. Но… рехнется ведь.
Я задумываюсь. Убить его, что ли? Милосерднее будет.
Но пока я размышляю, за меня принимает решение судьба. Сидон вдруг начинает биться в корчах и дико выть.
– Алекс?
Иннис бледнеет.
– Это не я. Клянусь.
– А что?
– Не знаю.
Я резко ударяю Сидона по голове, над ухом. Тело обмякает на полу, а я осторожно придерживаю кинувшуюся к нему Иннис.
– Нет.
– Алекс?!
А я, кажется, понимаю, что происходит.
– Не трогай его! Не мешай!
Тетушка Меди испуганно жмется в углу. Я оглядываюсь и хватаю со стола тарелку. Касаюсь руки Сидона, надрезаю ему вену – и в тарелку стекает кровь. Только я один вижу, как танцуют над ней мельчайшие черные снежинки порчи.
– Алекс?!
– Смотри…
Я ставлю тарелку на стол и провожу над ней рукой.
Ясновидение – не то, что доступно некромантам. Но… каждый может заглянуть в свою стихию. Воздушным магам сведения о творящемся во всех концах земли приносит воздух, водным достаточно поглядеть в воду, ибо она – даже в нашей крови. Маги земли – соль земли. И земля шепчет им. Маги огня… тут тоже понятно.
Это сложно, очень сложно. Но и для некроманта есть стихия, в которой он всесилен.
Кровь.
И я могу увидеть через кровь Сидона, что творится с околдовавшей его ведьмой. Аморта ведь вкладывала себя в колдовство, себя, свою кровь… и я могу зацепить эту ниточку и потянуть ее.
Я могу…
Только вот…
Некромантия посреди густонаселенного города? Верный путь на костер. Но если добавить свою кровь – я буду пользоваться лишь своей силой. Все останется внутри меня. Тут есть реальная опасность переоценить себя и слишком выложиться в колдовстве, но выбора-то нету. Несколько капель моей крови падают в кровь Сидона.
– Сейчас ты увидишь, что происходит в доме Моралесов. Или в Андаго, где сейчас Аморта.
Иннис бросается к столу. Рядом оказывается тетушка Меди – любопытство у женщин всегда превозмогало страх. И мы смотрим в алую жидкость.
Снежинки танцуют над ней, сливаются в единое облако, оно чернеет, отблескивает зеркалом – и наконец мы видим…
Это не Андаго, это дом Моралесов.
Я узнаю это поместье, эти деревья и дом. Иннис стискивает мою руку.
– Аморта. И ее мамаша…
Сестру, имени которой я не помню, я узнаю сам. Там не только женщины, там еще и несколько мужчин.
И – храмовники.
В кои-то веки я рад видеть эту плесень. Они белыми пятнами окружают людей и поместье, расползаются, поблескивают искрами мечей…
Колдовки не собираются так легко сдаваться.
Самая старшая вскидывает руки – и из-под земли…
Больше всего это напоминает гигантского осьминога, щупальца которого лезут из-под земли, расплескивая ее во все стороны. Черные, страшные… и человек. Которого задевает ими. Падает замертво. А потом поднимается – в виде зомби.
И я невольно уважаю храмовников. Никто из них не бежит, не прячется – вместо этого они смело бросаются в драку, здраво рассудив, что без колдуний и их приспешников демона будет одолеть куда как легче.
Они падают, но не сдаются.
А пятеро образуют круг и принимаются что-то читать.
Экзорцизм?
Возможно.
Во всяком случае, мне отчетливо видно свечение, исходящее от них. И щупальца отдергиваются, словно обожженные.
Я наблюдаю, как падают колдуньи – одна за другой. Кто-то от мечей, кто-то от стрел. Храмовники тоже падают, один за другим, но их много, очень много. Наверное, несколько сотен.
У колдуний просто нет столько сил, с ними сейчас происходит то же, что и со мной. Их одолевают числом, массой…
Щупальца постепенно уходят под землю, некоторые замирают в причудливом извиве, становятся словно бы обледенелыми… да, если бы за меня взялись всерьез, я мог бы не уйти тогда.
Стоит ли ссориться с храмом?
А вот и Аморта.
Растрепанная, с горящими глазами, она поднимает руки – и с них срываются черные искры. Проклятия?
Да, в этом она сильна. Но бесцельно.
Нет мгновенных проклятий, они действуют далеко не сразу. Потом храмовникам еще придется помучиться, но где-то «потом»?
И один из них, размахнувшись, бьет женщину копьем с серебряным наконечником.
Аморта падает на колени, хватаясь за древко, торчащее из груди, издает вой… хорошо, что здесь не слышно звуков.
