– К бою!! – повторил он, спавшие дружинники принялись вскакивать с лавок.
Те, что бодрствовали, полезли за снаряжением, забренчали кольчуги, утренний свет заиграл на металле шлемов и копий. Ивар оставил руль Гудрёду, сам зашагал на нос, туда, где зевал взлохмаченный со сна Ингьяльд.
– Может быть, остановимся? Повернем? – предложил один из воинов.
– И что тогда? – вопросом ответил конунг. – Вернуться к Сыну Неба на верную смерть? Или вылезти на берег, и отправиться домой пешком, через незнакомые земли, горы и пустыни? Нет, мы не посрамим славы предков, погибнем тут, в славном бою, и Хникар примет нас с радостью!
Джонки приближались, разглядели, что на их палубах много народу.
На душе Ивара было легко и спокойно – он сделал все, что по силам человеку, и даже немного больше, избавил родину от напасти; падет так, как подобает мужчине, и место для схватки выбрал сам, не позволив это сделать гордому правителю Чжунго; скоро встретит друзей, сядет с ними за пиршественный стол в Вальхалле; а что до жены и детей – грустно, что не увидит их больше, но так судили норны…
– Ну… хм… если вступим в бой, то погибнем, – сказал Ингьяльд. – Но вообще можно попытаться… отсюда перенестись в Йотунхейм, для этого не обязательно возвращаться на то место, где мы оттуда явились.
– Что же ты молчал?! – удивленно воскликнул Ивар.
– А ты не спрашивал.
– Так делай! Переноси нас, во имя всех асов! – конунг повернулся к дружинникам. – Парус спустить, на весла, и табанить изо всех сил!
Хлопнуло спущенное полотнище, река закипела под деревянными лопастями, и драккар начал притормаживать. Ивара мотнуло вперед, он ухватился за штевень, Ингьяльд, взявший в руку нож с острым и узким лезвием, едва не улетел за борт, неразборчиво выругался.
Принялся торопливо рисовать в воздухе священные знаки, раздался гнусный скрип, будто водил лезвием по железу. Несколько рун вспыхнули, напоминая крохотные горящие деревца, другие остались висеть черными силуэтами, подобно надрубам на прозрачной плоти воздуха.
На джонках заметили, что корабль варваров остановился, с их стороны донеслись возбужденные крики. Поползли вниз паруса из циновок, перекосились, чтобы поймать встречный ветер, и ханьские суда двинулись против течения, расходясь в разные стороны, пересекая курс друг другу.
Два едва не столкнулись, крики стали громче, и Ивар презрительно усмехнулся.
Эриль начертил особенно сложную руну, составленную чуть ли не из десятка обычных, выкрикнул что-то, и драккар тряхнуло так, словно йотун пнул его в днище. Заскрипели доски, один из дружинников вскрикнул, и мир вокруг начал выцветать, терять краски и движение жизни.
Ивар еще успел подумать, что что-то идет не так, как в предыдущие разы, а в лицо ударил ледяной, свирепый ветер, так похожий на тот, что веет над скованными стужей просторами Нифльхейма.
Дыхание замерзло в глотке, затвердели выступившие на лбу капли пота.
С ближайшей джонки пустили стрелы, но они не долетели до драккара, шлепнулись в воду. Ветер усилился, за бортами возник туман, затянул все вокруг, и Ивару показалось, что они падают, стремительно несутся в бездну, способную поглотить Янцзы целиком.
Попытался шевельнуться и не смог, словно хворь, поразившая левую руку, охватила все тело. Почувствовал себя угодившей в смолу пчелой, обреченной на вечное заключение в янтарной гробнице.
Туман пронизали тысячи искр, белых, желтых и синих, устремились в разных направлениях. От их сверкания заболели глаза, примерещились надвигающиеся со всех сторон громадные черные фигуры. Ветер стал еще сильнее, Ингьяльд, невероятным образом преодолевая его напор, продолжал рисовать, и руны у него получались огромными, цветастыми…
Тишина ударила по ушам с такой силой, что Ивар покачнулся.
Внизу плеснуло, пропихнул воздух в окостеневшее горло, и почувствовал, что тот не совсем такой, как в Мидгарде, обладает тонким, едва уловимым вкусом вроде того, что бывает у старого меда или вина.
– Ух ты! Где это мы? – воскликнул один из молодых воинов.
Драккар, покачиваясь, плыл по реке, берега ее были неестественно ровными, а вода – сине-фиолетовой. Справа виднелся холм, на вершине которого поднимался мощный забор, над ним торчали золоченые крыши, влево уходила равнина, усеянная валунами и глыбами льда.
Напоминала Нифльхейм, но выглядела куда приятнее.
Намного интереснее было смотреть вверх – по блеклому небу бежало бледное солнце, а за ним катился клубок черного меха, отдаленно напоминавший хищного зверя; в вышине темнели огромные узловатые ветви, и зеленела чудовищная крона Лерада, Мирового Ясеня.
Многоцветным росчерком казалась необычайно широкая, яркая радуга.
– Вряд ли в Йотунхейме, – сказал Ивар. – Ингьяльд, ты чего молчишь?
– Я… это, ну… – бледный эриль оглядывался, глаза были вытаращены, в них читалась растерянность.
За время этого разговора солнце провалилось за горизонт, на миг в небе появился огромный конь, с серой гривы которого падали капли воды. На востоке выскочила луна, огромная, точно панцирь исполинской черепахи, за ней поплыло черное облачко, очертаниями похожее на волка.
Ночное светило, как и дневное, двигалось с неимоверной скоростью.
Не успели на него наглядеться, как склонилось к закату, проскакал похожий на первого конь, но с розовыми боками, и вновь явилось солнце, а за ним – клубок черного меха.
Драккар же, несмотря на то, что в борта били волны, не двигался, стоял на месте, словно его держали подводные твари.
– Эй, Ингьяльд, очнись! – Ивар потряс эриля за плечо. – Где мы? Что это такое?
– Ты еще не узнал? – голос ученика Арнвида дрожал, как овечий хвост. – Ивинг – река, где проходит рубеж меж богами и турсами; воды ее не застынут вовек, льдом не оденутся…
– Хримфакси конь сумрак несет над богами благими; пену с удил роняет на долы росой на рассвете, – подхватил конунг, глядя в небеса, где вновь появился конь с серой гривой и темной шкурой.
«Речи Вафтруднира» слышал множество раз, знал чуть ли не наизусть.
– Да, это он, – сказал Ингьяльд, – а мы на реке Ивинг, между владениями асов и хримтурсенов…
Ивар перевел взгляд туда, где золотились над забором крыши домов, только сейчас оценил, насколько они высоки и изящны, из каких громадных глыб камня сложена ограда.
– Это… Асгард? – спросил он.
Эриль кивнул.
Короткая ночь вновь уступила место дню, и со стороны блистающих крыш донеслось женское пение. Взметнулись в небо белые, тонконогие кони, закачались в седлах изящные всадницы, чьи волосы отливали золотом. Поднялись в зенит, туда, где солнце пыталось удрать от волка, сверкнули искорками, и сгинули, пропали из виду.
– Валькирии… – прошептал Ивар, сжимая кулаки. – А там Вальхалла… может быть, сойти на берег?
До выстроенного хримтурсеном-каменщиком забора, если верить глазам, недалеко, а за ним палаты, где пируют друзья, павшие недавно или много лет назад, во время походов в дальние земли и в схватках у родных берегов.
Конунг Хаук Лед, убитый в Миклагарде…
Вемунд Боров, погибший в знойной пустыне серков…
Торир Топор в Глазу, чья могила в Бретланде…
Эйрик Две Марки, не вернувшийся из Гардарики…
И те, кого похоронили в этом походе…
Может быть, повести драккар к берегу, подняться по склону холма? Но как встретят соратники конунга, не убитого в славном бою, а попавшего в чертоги Одина с помощью искусства эриля? Не сочтут ли трусом, бежавшим от невзгод и испытаний, что ждут всякого живущего?
– Время тут идет иначе, и все другое, не такое, как у нас, – сказал Ингьяльд, и Ивар встряхнулся, отогнал наваждение.
Он не один, за ним дружинники – сплошь молодые парни, и стыдно будет оставить их без вожака. Да и всякая попытка увильнуть от выпавшего при рождении жребия столь же глупа, сколь мечтания лягушки, захотевшей встать вровень с быком.
Что тебе суждено, то и будет, хоть из штанов выпрыгни.
– Что иначе, я заметил, – сказал Ивар. – Мы сможем сами, без помощи богов выбраться отсюда?
– Я попробую, – пообещал эриль.
– Пробуй, – конунг повернулся к дружинникам, пробежал взглядом по ошарашенным лицам. – А вы чего рты распахнули, глаза выпучили? Где бы мы ни были, на небесах или в пасти Хель, есть надо! А ну развязывай мешки, открывай кувшины – пора завтракать.
Воины заулыбались, задвигались, начали доставать припасы, заработали крепкие челюсти, над кораблем потек запах вина, жареного мяса. Кто-то вышвырнул кость за борт, та с бульканьем канула в сине-фиолетовую воду, и река Ивинг поглотила ее так же равнодушно, как обычный водный поток.
Ивар сам пригубил из кувшина, принялся за холодную курицу, время от времени поглядывая в сторону Ингьяльда.
