Вз-з-ззз-з!..
Кто-то резал снаружи мою капсулу. До меня наконец дошло: капсула валяется брюхом кверху, а я, проведя невесть сколько времени в беспамятстве и только что очнувшись, не лежу в ложементе, а вишу на ремнях. Компьютер все-таки ошибся с выбором посадочной площадки…
Невезение? Так я и подумал в первую секунду и думал эту мысль еще вторую секунду и третью. А в течение четвертой осознал: я все-таки жив! Я жив и, кажется, даже не искалечен, несмотря на аварию!
И обрадовался.
Не бывает ведь счастья без мелких неприятностей, и незачем о них говорить.
Звук резки металла внезапно стал громче. Носом я ощутил струйку незнакомого воздуха Земли. Он пах как-то не так, но, ей-ей, приятно! Так и должно было быть: человек создан эволюцией для земного воздуха, а не для искусственной атмосферы Лунной базы.
Потом замкнуло, заискрило, пошла вонь горелого пластика, а вместе с ней и приглушенная ругань с ужасным акцентом. Часть слов я не разобрал, тем более что меня с ног до головы окатило противопожарной пеной. Она быстро заполняла невеликое обитаемое пространство капсулы.
К счастью, пожар задохнулся раньше, чем я. А три минуты спустя распиленная капсула развалилась надвое. И хлынул свет.
Лучше бы его было поменьше! Я временно ослеп.
К сожалению, не оглох. Кто-то очень шумный находился возле меня и безостановочно орал. Я слышал его, но не слушал. Он не был существенно необходим этому миру.
Выкопайте крота и поместите его в солярий. Загоните в сауну пингвина. Примотайте к палке змею, запретив ей извиваться. Налейте в аквариум суп вместо воды. Протест будет потом, но первая реакция живого существа на такое издевательство — ступор. Воздух со всеми его новыми запахами, звуки и свет ринулись на меня одновременно, и психика отказала. В обморок я все же не упал, говорю это потому, что когда прошло кружение головы, я обнаружил себя стоящим на ровной поверхности и даже страдающим от непривычной тяжести. Крепко скроен человек! Не робот, но кое-что может.
Кстати, первым, кого я увидел, был именно робот. Здоровенный, раза в полтора выше меня (а я на рост не жалуюсь), он напомнил мне тех давно пришедших в негодность киберов, какими мы пользовались на Луне для работ вне купола. Мощный, тупой, послушный и по идее несокрушимый громила. Две его верхние руки были оснащены инструментами, а две нижние, поменьше, всего лишь суставчатыми пальцами. Ими он, надо полагать, и вынул меня из разрезанной капсулы.
А рядом с роботом стоял его владелец. Поправка: не стоял, а приплясывал на месте, обильно жестикулируя. И орал.
— Какого…
Я понимал его через два слова на третье, да и в знакомых словах приходилось сомневаться: не изменили ли они свое значение за минувшие века? Одно было ясно: первый землянин, которого я увидел, очень недоволен моим появлением на его планете.
А я что — утратил право на эту планету?! Если я родился на Луне, то уже и не гражданин Земли?
Похоже, он думал, что нет. Я молчал. Смущенно улыбался, разводил руками: так, мол, получилось, — но не издавал ни звука. Понятия не имею, правильно ли я поступал, но шел по линии наименьшего сопротивления. Все равно избитое при посадке тело и ненормальная его тяжесть мешали предпринять хотя бы попытку объясниться.
Очень скоро ноги перестали держать меня, и пришлось сесть на ствол поваленного дерева. В сидячем положении до меня наконец начало что-то доходить.
Разрезанная пополам капсула лежала в лесу… или не в лесу? Нет, лес по идее должен быть обширнее. Не знаю, как назвать это место, но деревья в нем имелись. Три из них были сломаны при посадке, а четвертое искалечено. Выходило, что компьютер капсулы ошибся, выбирая ровное место. Кажется, я начинал понимать причину гнева землянина.
Зато не понимал себя. Я вернулся — но куда? Эта планета чисто номинально считалась моей родиной — фактически же не была ею. Прослезиться, пасть на колени, целовать грунт, ласкать траву и совершать иные достойные идиота телодвижения? Такое могло прийти в голову только землянину, вернувшемуся домой после долгих скитаний. Это не про меня. Нельзя вернуться туда, где никогда не был.
Ничего знакомого — ни запахов, ни звуков, не говоря уже о привычной гравитации. Нет ничего хорошего в том, чтобы быть придавленным, и ничуть не лучше от того, что ты придавлен тяжестью собственного тела. Все вокруг было чужим, абсолютно все. А я ведь подозревал, что так и будет! Догадывался, что в числе моих первых мыслей по приземлении будет и такая: «Куда же это я, черт возьми, попал?» Догадка полностью подтвердилась.
Но я был жив. Это ли не главное? Жив не вследствие, а вопреки, что особенно ценно. И даже не ранен.
— Мне… позвать… моих дворян?..
Половину слов в очередном выкрике моего визави я опять-таки не понял. Возможно, они служили вульгарными ругательствами или витиеватыми проклятиями; за три века в стандартном общеземном языке могло радикально обновиться и то и другое. Зато слово «дворян» я понял вполне и был удивлен. Только такого словечка и не хватало, чтобы пробиться сквозь пласты моих ощущений. И я обратил внимание на орущего.
Нелепо одетый, со странной лексикой, сильно возбужденный… а так в общем человек как человек.
Он все-таки сдерживал себя. Приплясывал, махал руками, показывал, что сильно недоволен, — но и только. Чего-то не хватало ему, чтобы целиком отдаться гневу. И это «что-то» явно зависело от меня. Но чего он хотел, я не понимал, хоть убей.
Дворяне? Какие еще дворяне, зачем они? На Земле тридцать первый век. Наверное, за триста семь лет у этого слова изменилось значение, как это произошло и с ругательствами…
В любом случае дворянином я не был. Так ему и сказал.
Он сразу перестал орать и подбоченился. Теперь от его слов несло ледяной вежливостью. Не барон ли я? Если барон, то он тотчас вызовет меня на поединок как равный равного и квалифицированно превратит в фарш. Но если я нагло лгу и являюсь простым дворянином без титула, то фарш из меня сделают другие, а он не станет марать о меня руки…
О роботе, что стоял истуканом рядом с ним, он ничего не сказал. Вероятно, квалификации стального громилы хватало лишь на разрезание посадочных капсул и извлечение из них контуженных пилотов, а фарш — дело тонкое.
Я не был уверен, что понял правильно. И вы бы не были уверены, если бы прослушали всю эту белиберду при шестикратной тяжести да еще после жесткой посадки. Барон — так он сам себя назвал — качался передо мной, как маятник, менял масть и плыл пятнами. «Сейчас отключусь», — подумал я за секунду перед тем, как утратил сознание и повалился с древесного ствола в неизвестную сторону.
2
Похоже, я нырнул лицом вперед, потому что, очнувшись, обнаружил, что к моему распухшему носу прилеплен пластырь. Я лежал на спине, верхняя половина моего торса была схвачена каким-то корсетом, каждый вдох отзывался в груди слабой болью, но в целом дышалось на удивление легко. Совсем как на Луне.
Я подвигал руками, затем поднял их по очереди и не ощутил, что выжимаю гирю. Ну точно как на Луне! Куда подевалась земная тяжесть?
— Гравитация в вашей палате уменьшена, — донесся до меня приятный женский голос. — Вам повезло. В нашей клинике осталась лишь одна гравитационная установка, да и та глючная. Ну и пыли же на ней было!.. Но ее привели в порядок.
Потрясающе! Я понимал каждое слово!
— В самом деле? — отозвался я ни к чему не обязывающей фразой.
— Хотели сдать в музей, но оставили специально для вас. Вам ведь удобно?
— Более чем, — почти не солгал я. — Но где вы?
Повертел головой — никого. Просторная — по меркам Лунной базы — комната, почти без мебели и начисто лишенная окон, посреди нее койка, а на койке я. В пижаме и корсете.
— Вам не следует двигаться, — тотчас раздался прежний мягкий голос. — Странно, что вы отключились не сразу после посадки. Было очень больно?
