Как смел этот незнакомец вторгнуться в ее дом и раскрыть задернутые шторы!
— Я не позволю, — сказала она. — Вы не имеете права вторгаться в жизнь моего мужа.
Эндер вопросительно поднял бровь. Она знала Кодекс не хуже него, и отлично понимала, что он не только имел право, но закон был на его стороне, когда он прояснял подлинную историю жизни мертвых.
— Маркао был ужасным человеком, — настаивала она, — и правда о нем не принесет ничего, кроме боли.
— Вы правы, правда о нем принесет только боль, но не потому, что он был ужасным человеком, — сказал Глашатай. — Если бы я рассказал только то, что все уже знают — что он ненавидел своих детей и избивал жену, что он шатался по барам, пока полицейские не отправляли его домой, — я бы не причинил боли, не так ли? Я бы принес удовлетворение, потому что все бы успокоились — они правильно думали о нем все время. Он был негодяем, и они были правы, когда относились к нему, как к негодяю.
— А вы считает, что он не был им?
— Не бывает никчемных людей, надо только понять их мотивы. Жизнь каждого человека что-то значит. Если мы проникнем в сердца самых плохих людей, мы найдем там хорошие поступки, которые хоть немного искупают их грехи.
— Если вы верите в это, вы должны быть моложе, чем выглядите.
— Разве? — сказал Глашатай. — Я услышал ваш вызов меньше двух недель назад. Я изучал вас, и даже если вы не помните, я помню, что вы были доброй, красивой и приятной девушкой. Вы были одиноки и до того, но Пипо и Либо знали, что вы достойны любви.
— Пипо мертв.
— Но он любил вас.
— Вы ничего не знаете, Глашатай! Вы были в двадцати световых годах отсюда! К тому же я назвала никчемным Маркао, а не себя!
— Но вы не верите в это, Новинья. Потому что вы знаете, что он сделал, чтобы искупить свою вину.
Новинья не могла понять свой страх, но она должна была заставить его замолчать, пока он не произнес это вслух, хотя она и не знала, что хорошего он обнаружил в этой собаке.
— Как вы смеете называть меня Новиньей! — воскликнула она. — Никто не называл меня так уже четыре года!
В ответ он поднял руку и провел пальцами по ее щеке. Это был робкий, почти детский жест; он напомнил ей Либо, и она не выдержала. Она отбросила его руку и протиснулась мимо него в комнату.
— Убирайся! — крикнула она Миро. Он быстро встал и прошел к двери. Она почувствовала, что после всего, что Миро видел в этом доме, он не ожидал ее гнева.
— Вы ничего не получите от меня! — крикнула она.
— Мне ничего от вас не надо, — спокойно ответил Глашатай.
— И мне ничего не надо от вас! Для меня вы никто! Это вы никчемный человек! Вам нечего делать в моем доме!
— Nao eres estrago, — прошептал он, — eres solo fecundo, e vou plantar jardim ai.
И прежде чем она могла ответить, он закрыл дверь и ушел.
И она не смогла бы ответить, его слова были такими вызывающими. «Ты — плодородная почва, и хочу посадить в тебе сад». Такое поэты говорят своим возлюбленным, или мужья женам, и «ты» было нежным, а не презрительным.
— Как он смеет, — прошептала она, касаясь щеки, которую он погладил. — Он еще более жесток, чем я могла представить. Епископ Перегрино был прав. Он опасен, этот безбожник, этот антихрист, он нагло входит в такие места в моем сердце, которые я берегла, как святыни, куда не пускала никого. Как он смеет, жаль, что я не умерла до его приезда.
Она смутно слышала, что кто-то плачет. Куара. Конечно, крики разбудили ее, она никогда не спала крепко. Новинья хотела открыть дверь, чтобы пойти и успокоить ее, но услышала, что плач прекратился, а тихий мужской голос запел песню. Песня была на чужом языке. Немецкий или нордик, Новинья не знала оба. Но она знала, кто поет, и знала, что Куара успокоилась.
Новинья не чувствовала такого страха с тех пор, как впервые поняла, что Миро решил стать зенадором и пойти по пути тех двух мужчин, которых убили свинки. «Этот человек может соединить нас снова в единую семью; но при этом он узнает все мои секреты. Если он узнает, как умер Пипо, и расскажет правду, то и Миро узнает ее, и правда убьет его. Я не хочу больше приносить жертвы свинкам; они слишком жестокие боги».
Позже, когда она лежала в постели за закрытой дверью, пытаясь уснуть, она вновь услышала смех в гостиной, и на этот раз вместе с Миро и Элой смеялись Ким и Ольгадо. Она представила себе их комнату, полную веселья. Но она уже засыпала, и это превратилось в сон, и уже не Глашатай сидел среди ее детей и учил их смеяться; это был Либо, снова живой, и все знали, что он ее истинный муж, человек, с которым она обвенчалась в сердце, но отказалась венчаться в церкви. И даже во сне она не могла перенести столько радости, и слезы намочили ее подушку.
Глава 9. ВРОЖДЕННЫЙ ДЕФЕКТ
СИДА: Возбудитель десколады — не бактерия. Похоже, что он проникает в клетки тела и постоянно живет там, как, скажем, митохондрии, и размножается при делении клетки. То, что он атаковал новые виды всего через несколько лет после того, как мы прибыли сюда, говорит о том, что он обладает необычайной способностью к адаптации. Он наверняка проник во всю биосферу Лузитании очень давно, так что сейчас он стал здесь постоянно присутствующей инфекцией.
ГУСТО: Если он постоянно присутствует всюду, то это не инфекция, Сида, это — часть нормальной жизни.
СИДА: Но он не обязательно появился здесь. Он может распространяться. Хотя, конечно, если он эндемичен, то все местные виды, должно быть, нашли какой-то способ бороться с ним.
ГУСТО: Или приспособиться к нему, включить его в нормальный жизненный цикл. Может быть, он даже необходим им.
СИДА: Им необходимо то, что разрывает их генетические молекулы и соединяет их опять случайным образом?
ГУСТО: Может быть, в этом причина того, что на Лузитании так мало различных видов — десколада появилась сравнительно недавно, полмиллиона лет назад, и большинство видов не смогли приспособиться.
СИДА: Жаль, что мы умираем, Густо. Следующий ксенобиолог будет, наверное, исследовать стандартную генетическую адаптацию и не продолжит нашу работу.
ГУСТО: Разве только поэтому ты жалеешь, что мы умираем?
— Владимир Тиаго Гуссман и Екатерина Мария Апаресида до Норте фон Хессе-Гуссман, Рабочие записи (неопубликованный диалог за два дня до их смерти), впервые цит. в «Потерянные нити понимания», Meta-Science, the Journal of Methodology, 2001:12:12:144—45 * * *
Эндер вернулся домой из дома Рибейры лишь поздно вечером, и больше часа он пытался понять, что же произошло, особенно после того, как Новинья вернулась домой. Тем не менее на следующее утро Эндер проснулся рано, и мысли его были полны вопросов, на которые он должен был ответить. Так случалось всегда, когда он готовился Говорить о чьей-то смерти, — он почти не спал, пытаясь осмыслить историю умершего мужчины, какой видел ее он сам, или жизнь умершей женщины, жизнь, которую она хотела прожить, хотя это и не получилось. На этот раз у него была дополнительная забота. На этот раз живые были ему дороже, чем обычно.
— Конечно, все сложнее, — сказала Джейн после того, как он попытался объяснить ей свое смятение. — Еще до того, как ты покинул Тронхейм, ты влюбился в Новинью.
— Может быть, я и полюбил ту девушку, но эта женщина — капризная эгоистка. Только посмотри: она допустила, чтобы с ее детьми случилось такое!
— И это Глашатай Мертвых? Разве можно судить о людях по внешности?
— Может быть, я полюбил Грего.
— Ты всегда был неравнодушен к людям, которые плюют на тебя.
— И Куару. Я люблю их всех — даже Миро.
— И они любят тебя, Эндер.
Он рассмеялся.
— Люди всегда считают, что любят меня, пока я не начну Говорить. Новинья чувствительнее остальных — она уже ненавидит меня, еще до того, как я расскажу правду.
— Ты так же слеп, как и остальные люди, Глашатай, — сказала Джейн. — Обещай, что разрешишь мне Говорить о твоей смерти. О, сколько я могу рассказать.
— Держи свои мысли при себе, — сказал Эндер устало. — Ты сделаешь это еще хуже меня.
Он начал составлять список вопросов, на которые нужно было ответить:
«1. Почему Новинья вообще вышла замуж за Маркао?
2. Почему Маркао ненавидел своих детей?
3. Почему Новинья ненавидит себя?
4. Почему Миро вызвал меня Говорить о смерти Либо?
5. Почему Эла вызвала меня Говорить о смерти ее отца?
6. Почему Новинья теперь не хочет, чтобы я говорил о смерти Пипо?
7. Что было непосредственной причиной смерти Маркао?».
На этом он остановился. На последний, чисто медицинский, вопрос ответить легче всего. С него и надо начать.
Врача, который проводил вскрытие Маркао, звали Навио, что значит «корабль».
— Это не из-за моих размеров, — сказал он смеясь. — И это не значит, что я хороший пловец. Просто мое полное имя — Энрике-о-Навигадор Каронада. И я еще рад, что мое прозвище взято от слова «капитан корабля», а не от «маленькая пушка». Было бы слишком много неприличных намеков.
