Врача, который проводил вскрытие Маркао, звали Навио, что значит «корабль».
— Это не из-за моих размеров, — сказал он смеясь. — И это не значит, что я хороший пловец. Просто мое полное имя — Энрике-о-Навигадор Каронада. И я еще рад, что мое прозвище взято от слова «капитан корабля», а не от «маленькая пушка». Было бы слишком много неприличных намеков.
Его веселье Эндера не обмануло. Навио был добрым католиком и подчинялся своему епископу, как и все остальные. Он был намерен не допустить, чтобы Эндер что-нибудь узнал, хотя и не собирался из-за этого злиться.
— Есть два способа получить ответы на мои вопросы, — спокойно сказал Эндер. — Я могу спросить вас, и вы честно мне расскажете. Или же я могу запросить Межзвездный Конгресс о том, чтобы мне был открыт доступ к вашим записям. Ансибл обходится дорого, запрос будет обычным, а поскольку ваше сопротивление противоречит закону, расходы будут вычтены из и так небогатого бюджета вашей колонии плюс штраф в двойном размере и выговор вам лично.
Улыбка на лице Навио постепенно исчезла. Он холодно ответил:
— Хорошо, я отвечу на ваши вопросы.
— Никаких «хорошо», — сказал Эндер. — Ваш епископ призвал граждан Милагре устроить несправедливый бойкот законно вызванному служителю. Всем будет лучше, если вы сообщите им, что если такой веселый отказ от сотрудничества продолжится, я буду просить о том, чтобы мой статус был изменен — вместо служителя я буду инквизитором. Уверяю вас, что моя репутация в Межзвездном Конгрессе такова, что просьба будет удовлетворена.
Навио хорошо знал, что это значит. В качестве инквизитора Эндер получит от Конгресса полномочия аннулировать лицензию колонии на основании преследования по религиозным мотивам. Это вызвало бы огромные потрясения, в частности, и потому, что епископ был бы смещен со своего поста и вызван в Ватикан для строгой беседы.
— Почему вы хотите сделать это? Ведь вы знаете, что не нужны нам здесь? — спросил Навио.
— Кто-то вызвал меня, и поэтому я приехал, — ответил. Эндер. — Хотя этот закон иногда вам не нравится, но он защищает многих католиков, которые живут в местах, где господствует другая религия.
Навио побарабанил пальцами по столу.
— Давайте ваши вопросы, Глашатай, — сказал он. — Надо покончить с этим.
— Все очень просто, по крайней мере в начале. Что было непосредственной причиной смерти Маркоса Мария Рибейра?
— Маркао! — сказал Навио. — Не может быть, чтобы вы приехали Говорить о его смерти. Он умер лишь несколько недель назад…
— Меня вызвали объяснить несколько смертей, дон Навио, и я хочу начать с Маркао.
Навио поморщился.
— Можете ли вы предъявить официальное подтверждение?
Джейн шепнула в ухо Эндера: «Давай-ка удивим его». И тут же на терминале Навио появились изображения документов, а Джейн одним из своих самых властных голосов произнесла: «Эндрю Виггин, Глашатай Мертвых, принял вызов для объяснения жизни и смерти Маркоса Мария Рибейра, жителя города Милагре, колония Лузитания».
Но не сами документы произвели ошеломляющее впечатление на Навио, а сам факт, что он не делал такого запроса и даже не включал терминал. Навио сразу понял, что компьютер был включен с помощью серьги в ухе Эндера, но это значило, что Глашатай действительно имел очень большие полномочия. Ни у кого на Лузитании, даже у мэра Боскиньи, не было возможности делать такое. «Кто бы ни был этот Глашатай, — решил доктор Навио, — он явно не по зубам епископу Перегрино».
— Ну хорошо, — сказал Навио, выжав из себя улыбку. По-видимому, он вспомнил, что собирался быть веселым. — Я все равно собирался помочь вам — не все в Милагре разделяют параноидальный страх епископа.
Эндер улыбнулся в ответ, как будто поверив в лицемерное радушие доктора.
— Маркос Рибейра умер от врожденного дефекта, — доктор произнес скороговоркой длинное псевдолатинское название. — Вы могли не слышать о нем, потому что он встречается очень редко, и передается только по наследству. Начиная с периода созревания это вызывает в большинстве случаев постепенную замену экзокринных и эндокринных тканей желез жировыми клетками. Это означает, что с годами поджелудочная железа, печень, яички, щитовидная железа — все заменяется на большие скопления жировых клеток.
— Это всегда фатально? Необратимо?
— О да. На самом деле Маркао прожил на десять лет больше, чем обычно. Его случай был примечательным во многих аспектах. В половине известных случаев — а их не так уж много — болезнь начинается с яичек, после чего больной становится бесплодным, а часто и импотентом. Но у Маркао — шесть здоровых детей, так что похоже, что половые железы были разрушены в последнюю очередь. Но после этого развитие болезни было необычайно быстрым — яички были полностью заменены жировой тканью, хотя печень и щитовидка еще функционировали.
— И что же в конце концов убило его?
— Не работали гипофиз и надпочечники. Он был ходячим трупом. Как я слышал, он просто упал замертво в одном из баров, в середине веселой песни.
Как всегда, Эндер автоматически отмечал возможные противоречия.
— Как эта болезнь передается по наследству, если ее жертвы становятся бесплодными?
— Обычно она передается через побочные линии. Один ребенок умирает, а у его братьев и сестер признаков болезни нет вовсе, хотя они передают гены своим детям. Естественно, мы были обеспокоены тем, что Маркао мог передать болезнь своим детям.
— Вы проверили их?
— Ни у одного не было никаких генетических отклонений. Будьте уверены, дона Иванова все время заглядывала через мое плечо. Мы немедленно выявили нужные гены и быстренько проверили всех детей.
— И ни у кого их не обнаружили? Даже рецессивных тенденций?
— Хвала Господу, — сказал доктор. — Они не смогли бы создать семью, если бы это оказалось так. Я даже не могу понять, как генетический дефект Маркао не был обнаружен раньше.
— А разве генетическое сканирование не обязательно для всех?
— Вовсе нет. Но около тридцати лет назад у нас была страшная эпидемия. Родители доны Ивановы, Густо и Сида, провели подробное генетическое обследование всех мужчин, женщин и детей в колонии. Именно так они открыли способ лечения. И тогда компьютер определенно должен был показать этот дефект — именно так я и нашел его, когда Маркао умер. До этого я ничего такого не слышал, но в памяти компьютера все было.
— И Ос Венерадос не обнаружили его?
— Видимо, нет, иначе они сказали бы Маркосу. И даже если не сказали бы, дона Иванова обнаружила бы это сама.
— Может быть, так и было, — сказал Эндер.
Навио громко рассмеялся.
— Невозможно. Никакая женщина в здравом уме не стала бы обдуманно иметь детей от отца с такими генами. Несомненно, многие годы жизнь Маркао была для него мукой. Никто не пожелал бы такого своим детям. Нет, Иванова, может быть, и эксцентрична, но она не сумасшедшая.
Джейн была очень довольна. Когда Эндер пришел домой, она появилась над его терминалом и расхохоталась.
— Он не виноват, — сказал Эндер. — В такой чинной католической колонии, к тому же имея дело с биологом, одной из самых уважаемых здесь людей, он не мог даже усомниться в своих предположениях.
— Не извиняйся за него, — сказала Джейн. — Я и не думала, что в ваших мыслях столько же логики, сколько в работе программ. Но все равно весело.
— В каком-то смысле он мне даже нравится, — сказал Эндер. — Он предпочитает считать, что болезнь Маркао протекала не так, как во всех остальных известных случаях. Он предпочитает думать, что родители Новы не заметили, что Маркос болен, и что она вышла за него замуж, не зная об этом, хотя принцип бритвы Оккама говорит, что верно самое простое объяснение: болезнь Маркао протекала так же, как и у всех остальных, а отец всех детей Новиньи — кто-то другой. Не удивительно, что Маркао был так зол. Каждый из шести детей напоминал ему о том, что его жена спит с другим мужчиной. Может быть, они договорились об этом в самом начале — что она не будет верна ему. Хотя шесть детей — все-таки слишком…
— Чудесные противоречия жизни верующих, — сказала Джейн. — Она изменяла своему законному мужу, но даже не подумала о том, чтобы пользоваться противозачаточными средствами.
— Можно ли по генетическим анализам детей узнать, кто наиболее вероятный отец?
— Разве ты еще не догадался?
— Я догадался, но я хочу убедиться, что клинические данные не опровергают наиболее вероятный ответ.
— Конечно, Либо! Каков — шесть детей от Новиньи и четверо в собственной семье!
— Я не могу понять, — сказал Эндер, — почему Новинья не могла просто выйти замуж за Либо. Какой смысл в том, чтобы выйти замуж за человека, которого она презирала, о болезни которого она наверняка знала, чтобы потом родить детей от человека, которого она явно любила с самого начала?
