Изображения чередовались. Феникс — Незримый. Феникс — Незримый. Оба они вместе. Потом опять: Феникс — Незримый.
Зурка, не отходившая от Стервозы, нетерпеливо промолвила:
— Ей хотелось бы как-то пообщаться с этими существами. Неужели ты не понимаешь?
— Теперь понимаю, — буркнул Темняк, сознание которого как бы раздваивалось, то целиком погружаясь в светящийся столб, то возвращаясь обратно.
Так и до шизофрении было недалеко!
После целого ряда неудачных попыток он сумел-таки выразить свои мысли чередой последовательных картинок — человек и Хозяин на крыше Острога, человек и Феникс на фоне сказочного пейзажа, Феникс и Хозяин на крыше Острога.
— Ты обещаешь вызвать это существо сюда? — уточнила Зурка.
— Да.
Изображение Феникса на последней картинке замерцало, как бы собираясь исчезнуть.
— Но ты не совсем уверен, что это получится?
— Да.
Изображение восстановилось.
— Тем не менее, ты постараешься?
— Да!
Теперь, хотя уже и в другом ритме, замерцало изображение Хозяина.
— Ты хочешь знать, зачем это нужно Стервозе?
— Да.
Изображение пропало, и осталось только хаотичное мельтешение световых вспышек.
— В твоих мыслях нет ничего такого, что помогло бы Стервозе ответить, — после некоторой паузы сообщила Зурка. — Но ответ как-то касается того самого места, где прежде жили Хозяева. Они покинули его не по своей воле. Возможно, она хочет туда вернуться… Ты что-нибудь знаешь об этом?
— Был у меня в жизни весьма любопытный момент, когда я увидел гораздо больше, чем сумел воспринять, — сказал Темняк, ощушая, что берется за непосильное дело. — Я постараюсь восстановить его в памяти. Хотя за успех не ручаюсь.
— Это было давно? — с сочувствием поинтересовалась Зурка.
— Не знаю… Может, пять, может, шесть, а может, и все десять жизней тому назад. Не это главное. Наша память — особа привередливая. Не все она принимает с одинаковой охотой. Кое-что и отвергает. Сейчас мы это и проверим… Только не торопи меня.
Темняк закрыл глаза, чтобы сосредоточиться, но это почему-то отвлекало ещё больше, и тогда он уставился на голую стену, сделанную из какого-то странного материала, похожего на свежий снег.
То, что ему предстояло сейчас сделать, было проще пареной репы — сиди да вороши память, тем более что цель поисков заранее известна… Но откуда взялось это волнение? Ведь воспоминания никоим образом не способны повлиять на настоящее. Это всего лишь тусклые блики на текучей воде, это дым давно сгоревших костров, это эхо, отзвучавшее навсегда, это слезы навечно потухших глаз, это заброшенные могилы и полузабытые имена, это свершения, превратившиеся в глухие предания.
Почему же тогда так тяжело на сердце? Или это печаль Стервозы передалась ему…
Нет, так не пойдет. Прежде чем отдаться воспоминаниям, надо отрешиться от действительности. Нет ни Стервозы, ни Зурки, ни Острога. Есть серая, хрупкая, равномерно всхолмленная твердь, уходящая к горизонту и там смыкающаяся с непроницаемо-тусклой полусферой, ничем не напоминающий небеса. Есть ледяной ветер, воющий в переплетении голых веток.
…Это были последние минуты его пребывания на Вершени и первые мгновения знакомства с Тропой.
Вновь он смотрел через пространства глазами Незримого, который, находясь одновременно везде, мог созерцать всё.
Серая дымка, до поры до времени скрывавшая то, что не было предназначено для взора смертных, истаяла, и Темняку открылись удивительные виды. Бесконечная череда миров — мертвых, живых, едва только нарождающихся и уже угасающих. Небеса всех мыслимых цветов и оттенков — лазоревые, фиолетовые, зеленые, багровые, желтые, серебристые. Дневные светила — маленькие, большие, яркие, тусклые, одиночные, двойные и бегущие друг за другом хороводом. Горы, моря, степи, леса, реки, вулканы. И города, города, города, среди которых не было даже парочки одинаковых.
Все эти изображения мелькали с почти неуловимой для человеческого глаза скоростью, и Зурка, добросовестно пытавшаяся их разглядеть, закрыла лицо руками.
Пространства сменяли друг друга, как в калейдоскопе, и им не было ни числа, ни счета. И вдруг — Темняк почувствовал это как резкий окрик — всё замерло. Мельтешение фантастических картин остановилось. Стервоза, превратившаяся в стройную колонну, вознеслась над кормушкой. Волшебное сияние волнами исходило от неё. Одна только Зурка продолжала держать ладони у глаз.
То, что было лишь мимолётным кадром, одним из тысячи тысяч, замерло, а потом развернулось в ясный до мелочей пейзаж, видимый как бы с возвышенности, плавно уходящей вниз. Здесь были и голубые небеса, украшенные светилом, очень похожим на предзакатное земное солнце, но только испещрённым хорошо заметными темными пятнами, и неестественно близкий горизонт, слегка искаженный световой рефракцией, и разбросанные повсюду дома-стаканы с полупрозрачными стенками, на крыше каждого из которых росло могучее Родительское дерево, увешанное созревающими плодами.
Вне всякого сомнения, это была родина Хозяев, недостижимая и желанная, словно для людей — сад Эдема.
Продержавшись с полминуты, изображение потухло, и Стервоза осела обратно в кормушку.
— Ну и как? — поинтересовался Темняк. — Что она говорит?
— Она ничего не говорит, — вздохнула Зурка. — Она молчит. Её душа — сплошная рана.
— Надо как-то внушить ей, что я хочу покинуть Острог и увести с собой единомышленников.
— Давай попробуем, — с оттенком сомнения произнесла Зурка. — Всё будет зависеть от твоей способности шевелить мозгами. Что касается Стервозы, то она готова на многое, очень на многое… Благодаря тебе ей привиделся потерянный рай.
Этой ночью, последней ночью их пребывания в Остроге, никто из заговорщиков не спал, а что касается Темняка и Зурки, то они просто разрывались на части.
Всё должно было решиться до полудня или не решиться никогда. К сожалению, возможность передать весточку на уличное дно отсутствовала, но, наверное, это было и к лучшему. Если мятеж на верхотуре закончится крахом, то зачем зря дергать мирных обывателей. А в случае успеха они и сами обо всем догадаются.
На текущий момент Темняк располагал почти полусотней преданных бойцов, имевших при себе “термалки”; из которых впоследствии предполагалось соорудить “хозяйские кочерёги”, да устными заверениями беспредельшиков, затесавшихся в ряды стражей сада. Стервоза, продолжавшая пребывать на грани нервного срыва, придерживалась неясной позиции — не отвергала план Темняка, но и не приветствовала его.
Короче говоря, активы заговорщиков были невелики. В пассиве, кроме всего прочего, находились ещё и лизоблюды, которым сегодня предстояло узнать о вероломстве Темняка. Их карательная вылазка обещала загубить все дело.
