Возможно, все изменит приезд знаменитого Шаляпина, про которого даже хористы — самая безжалостная и придирчивая публика, неудачники, которые неистово завидуют тем, кто на сцене, — говорили с придыханием: «Великий артист! Великий!» Это что-то да значило. Этот человек наверняка знает секрет…
Что-то громко булькнуло. Фласк оглянулся на компаньона.
Чертыхаясь, Планкет закатал рукава и полез в темную жижу. Он долго шарил рукой в жидкой грязи, брезгливо морщась, пока, наконец, не выудил отвертку. Однако брезгливое выражение не сошло с его лица. Механик ползал по черепу, обстукивая кость и металл, но, похоже, не представлял, с какого конца браться за работу.
…Шаляпин, наверное, провалится в Кетополисе, очень жаль. Потому что отказался выполнить условия господина Шульца. Фласк вздохнул. Если артист не платит людям Гибкого Шульца, его ждет неминуемый провал. Его освистают. Его закидают тухлой рыбой. Его высмеют. Настоящий талант должен не только поразить зрителей силой вдохновения, он должен заплатить, чтобы спокойно выйти на сцену. Что может быть позорнее «платы за аплодисменты»? Но куда деваться? Певец, знакомый с миром кулис не понаслышке, покачал головой. Господин Шаляпин — герой! Он единственный осмелился бросить вызов людям в желтых перчатках. Его останавливают на улицах, он популярен, ему кланяются незнакомые люди. Местные актеры снимают перед ним шляпы. Дамы в восхищении! Русский великан не терпит лжи — Шаляпин пришел в ярость, когда услышал, чего от него хотят клакеры. «Я за свой успех никому никогда не платил и платить не собираюсь!» — буйствовал артист.
Все те, кто кланяется и зовет в гости, за спиной дружно предрекают Шаляпину провал. С господами клакерами не шутят, увы, это правда. На вчерашнюю генеральную репетицию не достать было билетов — никого не пускали; на сегодняшнюю премьеру билеты разлетелись мгновенно, за сумасшедшие деньги — потому что сам спектакль выглядит схваткой чудовищ: Гибкий Шульц против непокорного артиста. Можно делать ставки…
Фласк покосился на механика, который упрямо боролся с винтами. Придумают тоже — железные штуки на кость вешать! Впрочем, Планкет справляется. Хотя он и совершенно не в духе, судя по всему. Стекла очков предупреждающе поблескивали — не тронь. Ну и ладно: все равно эти механические уродцы, киты и медведи, были стихией Планкета. Стихией же Фласка была опера.
…Он представил, как прямо сейчас, сию минуту, зрители потоком заполняют красный бархатный зал, переговариваются вполголоса, наступают друг другу на ноги, извиняются или не извиняются. Гул подобен приливу, надвигающемуся на красный песок. Сегодня никто не опаздывает, все занимают места заранее — нельзя пропустить пролог «Левиафана», нельзя приехать на «ноту», как имеют обыкновение делать так называемые любители.
Сегодня схватка гигантов.
Ложи поблескивают биноклями. Кто победит? Кто из этих двоих настоящий Левиафан — господин Шульц, раскинувший свои щупальца по всему городу, или артист Шаляпин, играющий Левиафана? Посмотрим, увидим, узнаем. И расскажем тем, кому не повезло сегодня попасть в Оперу.
На улице, у дверей кипит толпа — неудачники, которым так и не удалось достать билета. Звенит первый звонок. Гул нарастает, движение людских волн ускоряется. Почти все места уже заняты, одинокие кресла исчезают, их выбивают, как жестяные мишени в тире. Галерка полна! Сегодня мелкий чиновник сидит рядом с аристократкой; морской офицер — рядом с инженером Механического завода; рабочий в лучшем своем костюме — дешевом, в полоску, при шерстяной жилетке и галстуке из ситца — занял место между этими парами. Сегодня они едины. Всеобщее равенство, о котором кричат социалисты, наступило. И причиной тому артист Шаляпин, и причиной тому вызов, брошенный Гибкому Шульцу.
Среди единого зрительского организма раковыми клетками — господа в неприметных темных костюмах, желтые перчатки как знак касты, как чумные пятна на теле зрительного зала. Их не много, но они везде — на галерке, ярусах, в партере и даже в ложах мелькает проклятый цвет. Господин Шаляпин, вас ждет провал. Господин Шаляпин, берегитесь…
Второй звонок. Зал затихает — но не поэтому. Зрители чуть привстают, чтобы увидеть, как по проходу в партере идет невысокий человек в сером костюме. У него обычное невыразительное лицо, у него короткие пальцы, у него манеры человека, который не умеет носить дорогие костюмы, но постоянно носит. Единственное яркое пятно — рубиновая капля булавки на лацкане. Этот зловещий глаз повелевает и угрожает, его блеск — эхо блеска глаз повелителя ночной стороны Кетополиса. Его кровавые лучи заставляют людей вокруг замирать и спадать с лица.
Это идет господин Шульц.
— Вот дрянь!
Планкет сунул в рот ободранный палец. Болело зверски, как бы заразу не занести. Не хватало еще подхватить столбняк. Придет господин Шульц выяснять, где деньги — а механик уже на том свете. Господин Шульц наверняка расстроится.
— Что-то случилось, друг мой?
— Ничего, — механик потрогал позеленевшие медные пластины. Неплохо было бы как следует покопаться с этой штукой. Два гироскопа — это по меньшей мере интересно. Не говоря уже о зубчатом приводе, ведущем к глазу, — настоящее чудо инженерной мысли. Планкет заметил клеймо, под пальцами ощущались тонкие изогнутые линии. Но рассмотреть толком мешал слабый мерцающий свет. Кто же тебя сделал, механический кит? Что за «мученые»?
Он попытался очистить клеймо от грязи. Скрежетнул металл. Отвертка выскользнула из пальцев, брякнула и улетела в жижу.
— Ну, вот опять! — Планкет посмотрел ей вслед. — Свинство какое-то… Ладно. Ты, кажется, говорил, что проблема с доставкой черепа к Музею у нас решена?
У Фласка забегали глаза.
— Ээ… да, можно сказать и так.
— Не увиливай, Сайрус. Говори как есть.
— Как скажете, друг мой, — Фласк замялся. Планкет молча смотрел на компаньона.
— Хорошо, хорошо, — певец выставил ладони, словно защищаясь. — Господин Лампиер предложил свою помощь. — Планкет испытал жгучее желание придушить этого громогласного остолопа. — Он найдет транспорт для нашего черепа. Знаете, друг мой, он выглядит человеком слова… — Фласк помолчал, добавил уже не так уверенно: — Естественно, на этот раз мы заплатим ему после выполнения условий.
— Этот мошенник — человек слова? — Планкет не верил ушам. — Что ты ему наобещал?
— Пятьдесят крон, — Фласк виновато улыбнулся.
— Сколько?! — Планкет ахнул. — Да где мы возьмем такую сумму?
