Он снова сел рядом, нежно обняв Корделию.
— И это только начало. Каждый месяц, каждая неделя будут приносить что-нибудь в этом роде. Что от меня останется после пятнадцати лет такой жизни? Пустая оболочка? Наподобие той, что мы похоронили три месяца назад? До последнего вздоха надеявшегося, что Бога нет?! Или совращенное властью чудовище, каким был его сын — настолько зараженный, что стерилизовать его можно было только плазмотроном? Или что-то еще более страшное?
Неприкрытая мука в его словах привела Корделию в смятение. Она крепко обняла мужа.
— Не знаю. Не знаю. Но ведь кто-то… кому-то всегда приходилось принимать такие решения, пока мы жили в благословенном неведении. И они тоже были просто людьми. Не лучше и не хуже тебя.
— Пугающая мысль.
Она вздохнула.
— Нельзя выбирать впотьмах между большим и меньшим злом с помощью одной лишь логики. Можно только ухватиться за спасительную нить принципов. Я не могу принимать решения за тебя. Но какие бы принципы ты сейчас ни избрал, они станут твоей путеводной звездой на пути к истине. И ради твоего народа ты должен избрать последовательные принципы.
Он замер в ее объятиях.
— Знаю. На самом деле я, конечно, уже принял решение. Я просто… дергаюсь, идя ко дну. — Он высвободился из ее рук и снова встал. — Милый мой капитан, если я через пятнадцать лет не сойду с ума, то только благодаря тебе.
Она посмотрела на него снизу вверх:
— Так что же это за решение?
Глубокая боль в глазах Эйрела послужила ей ответом.
— О нет! — невольно вскрикнула она, но заставила себя сдержаться. «А я-то пыталась говорить разумно. Мне это и в голову не приходило!»
— Разве ты не поняла? — мягко и безнадежно спросил он. — Возможен только вариант Эзара — здесь. Он правит и из могилы.
И Форкосиган ушел в ванную вымыться и переодеться.
— Но ты же не он, — прошептала Корделия пустой комнате. — Неужели ты не можешь найти собственного пути?
Спустя три недели Форкосиган присутствовал на публичной казни Карла Форхаласа.
— Тебе обязательно надо идти? — спросила его Корделия в то утро, когда он одевался, холодный и отчужденный. — Мне не обязательно, правда?
— Господи! Конечно, нет. Я тоже официально не обязан идти, только… я не могу не идти. Ты же сама все понимаешь.
— По правде говоря, не понимаю. Если только это не форма самобичевания. Я не уверена, что ты можешь позволять себе такую роскошь при твоей работе.
— Я должен идти. Пес всегда возвращается к своей блевотине, так? Его родители тоже там будут. И его брат.
— Какой варварский обычай!
— Мы могли бы считать преступления болезнью — как это делаете вы, бетанцы. Ты знаешь, каково это. По крайней мере мы убиваем человека сразу, а не по частям в течение нескольких лет… Уж не знаю, что лучше.
— Как… как это делается?
— Отрубают голову. Считается, что это почти безболезненно.
— Откуда это известно?
— Очень разумный вопрос.
Уходя, он не обнял ее. Вернулся Эйрел меньше чем через два часа, подавленный. Отрицательно покачав головой в ответ на ее нерешительное предложение поесть, он отменил назначенную на день встречу, удалился в библиотеку графа Петера и долго сидел там в одиночестве, так и не раскрыв ни одной книги. Спустя некоторое время Корделия пришла к нему, устроилась на диванчике и стала ждать, когда он вернется к ней из того далека, где сейчас находились его мысли.
— Мальчик пытался держаться мужественно, — произнес адмирал после часового молчания. — Видно было, что каждый жест он обдумал заранее. Но остальные не сумели следовать сценарию. Мать его сломалась. И в довершение всего чертов палач промахнулся. Ему пришлось сделать три удара.
— Похоже, сержант Ботари с перочинным ножиком справился бы лучше.
В это утро призрак Форратьера преследовал ее упорнее обычного.
— Ничего более ужасного нельзя себе представить. Его мать проклинала весь свет и меня тоже. Пока Ивон и граф Форхалас не увели ее. — Бесцветный голос Эйрела вдруг изменился. — Ох, Корделия! Я принял неверное решение! И все же… все же… другого не было. Ведь правда?
Он сел рядом с ней и молча прижал ее к себе. Казалось, он вот-вот заплачет — но гораздо больше Корделию испугало то, что он так и не заплакал. Постепенно страшное напряжение отпустило его.
— Мне надо взять себя в руки и пойти переодеться. Фортела назначил совещание с министром сельского хозяйства, его нельзя пропустить. А потом еще заседание главного штаба…
В ту ночь он долго лежал рядом с женой без сна. Глаза у него были закрыты, но по дыханию Корделия чувствовала, что он бодрствует. Она не могла придумать ни одного слова утешения, которое не прозвучало бы неуместно, поэтому молчала вместе с ним долгие ночные часы. Начался дождь — упрямая морось. Он заговорил только раз.
— Я и раньше видел, как умирают люди. Отдавал приказы о казнях, посылал людей в бой, выбирал не того, а этого, совершил три настоящих убийства и, если бы не Господь и сержант Ботари, совершил бы четвертое… Не знаю, почему именно сегодняшняя казнь так на меня подействовала. Она отняла у меня силы идти дальше. А я не смею останавливаться, иначе мы все рухнем. Мне надо каким-то образом предотвратить падение.
Их разбудил звон разбитого стекла и глухой хлопок. Спальню наполнял незнакомый запах, и Корделия недоуменно принюхалась. Что-то едкое обожгло ей легкие, рот, ноздри, глаза. Отвратительный привкус во рту вызвал спазмы в желудке, потом тошнота подкатила к самому горлу. Форкосиган стремительно вскочил.
— Газовая граната! Не дыши, Корделия!
Не полагаясь на свое предупреждение, он быстро бросил ей на лицо подушку, а его горячие сильные руки обхватили ее и поволокли к двери. Она с трудом удержалась на ногах — но не сдержала рвоты, они вывалились в коридор — и он захлопнул за ними дверь.
Пол сотрясался от топота бегущих ног. Форкосиган крикнул:
— Стойте! Солтоксиновый газ! Очистить этаж! Вызвать Иллиана! — И тут же сложился пополам, кашляя и выворачиваясь в рвоте. Чьи-то руки провели обоих к лестнице. Глаза Корделии сильно слезились, и она практически ничего не видела.
В промежутках между приступами Форкосиган выдавил:
— Противоядие… императорский дворец… туда ближе, Чем в госпиталь… сию минуту вызовите Иллиана. Он знает. В Душ… Где прислужница миледи? Вызовите горничную…
Через минуту они стояли под душем. Форкосиган весь Дрожал и еле держался на ногах, но все еще старался ей Помочь.
— Надо смывать его с кожи, не останавливаясь. Три Посильнее. Воду сделай прохладной.
