Два всадника с мечами в руках спешились, чтобы остановить его, несущегося в безумном порыве. Одним махом Серегил снес голову одному и тут же вонзил свой кинжал в грудь другого. Не глядя, убил он его или нет, Серегил перелетел через тело и побежал дальше.
Алхимик, дергая поводья, попытался ускакать, но Серегил одним прыжком сбил его с лошади. Уронив Ихакобина на землю, он с размаху всадил свой меч ему в живот и с усилием выдернул его, в ярости выворачивая кишки Ихакобина на землю. Он видел его открытый рот и подумал, что тот должно быть, кричит, но все, что он мог теперь слышать, был отчетливый звонкий голос, звучавший на одной ноте, слишком чистый и пронзительный, чтобы исходить из горла живого существа.
Он медленно поднялся, все еще пребывая в своем кошмаре.
Себранн стоял над телом Алека, и рот рекаро был открыт, образуя идеальную букву О. Звук исходил от него, и перемешивался с криками охотников за рабами, со ржанием лошадей, поднявшихся на дыбы и бьющих копытами. Серегил увидел, как остальные всадники с криками попадали из своих седел, и из их ушей и носов потекла кровь. Один за другим они переставали дергаться и умолкали, и только когда последний из них был мертв, смокла, растаяв вдали, и смертельная песня рекаро.
Когда со всеми было покончено, Себранн рухнул на грудь Алека, и его бледный серый язычок, блеснув, слизнул кровь с его шеи.
— Убирайся от него! — закричал Серегил.
Он, шатаясь, побрел к ним, на ходу выдирая стрелы из своего тела.
— Неужели ты не можешь оставить его в покое? Иди, соси кровь своего творца, ты, чудовище!
Себранн поднял на него глаза и Серегил увидел, что по щекам рекаро катятся слезы. Серегил оттолкнул его. Упав на колени, он подхватил на руки тело Алека, в отчаянном безумии ощупывая его горло и запястье. Но ни пульса, ни дыхания не было. Глаза его возлюбленного имели то же самое застывшее выражение, которое так часто Серегил наблюдал на мертвых лицах.
— Нет! О нет, Иллиор, умоляю! Алек!
Он тряс его, растирал залитую кровью грудь, отлично зная, что это всё бесполезно, но не в силах остановиться.
Себранн потянул Серегила за плечо, но он оттолкнул рекаро прочь.
Сдерживая рыдание, он вытащил стрелы из груди Алека. Когда Серегил зажал рукой раны, яркая кровь проступила меж его пальцев, но она уже не текла.
Лишь тогда он заметил, что горячая кровь пропитала его собственную штанину, и ощутил пульсирующую боль в глубокой ране у себя на бедре. Ну что ж, они всё же прикончили меня. Какое ни на есть, милосердие.
Зарывшись лицом в спутанные, грязные волосы Алека, он окончательно сломался, не думая ни о том, что находится в открытом поле, ни о кровавом побоище, устроенном Себранном. Он чувствовал, как его покидают последние силы, и был рад этому. Он так бы и сидел там, обняв Алека, пока оба не стали бы добычей воронов, если бы это проклятое существо не продолжало тянуть его за плечо. Серегил попытался отпихнуть его снова, но Себранн не позволил ему этого сделать..
— Ну что тебе? — простонал Серегил, поднимая голову. Себранн все еще плакал и протягивал ему что-то в своих перепачканных кровью ручонках, заставляя его посмотреть на это.
То был цветок, однако совсем иной — снежно-белого цвета с золотистой серединкой и такой безупречный, словно его только что принесли с чистейшего озера.
— Мне не нужно твоё исцеление, — зарычал Серегил, швырнув цветок прочь.
Себранн с удивительной для него силой оттолкнул Серегила и потащил Алека с его коленей на землю. Его серебристые глаза полыхали каким-то внутренним огнем, и его слезы сверкали. Бледные губы зашевелились, выдавив хриплым шепотом:
— А…лек.
Окончательно ослабев, Серегил увидел, как Себранн наклонился к Алеку так, чтобы слезы его падали на его раны. И там, куда попадала слеза, смешиваясь с кровью, расцветал белый лотос — снова и снова, один за другим — пока грудь Алека не оказалась окутана ими, словно покрывалом. Тогда Себранн откинул голову и снова запел. Серегил решил, что вот теперь он умрет, как и те, остальные, но этого не случилось.
Вместо этого, пронзительный звук стал нарастать, пока Серегил не почувствовал вибрацию в своих костях и в черепе. Один за другим белые цветы вспыхивали и таяли в безжизненном теле Алека. Когда последний из них исчез, сильная судорога сотрясла тело юноши, и он закашлялся.
— Алек? — Серегил, собрав все силы, вцепился в него, прижимая к себе и держа, пока тот кашляя и задыхаясь выплевывал сгустки крови. Когда всё кончилось, Алек обмяк в руках Серегила и посмотрел на него непонимающими глазами. В них больше не было того застывшего выражения смерти: глаза его были чисты, ярко-синего цвета и полны испуга.
— Я… — захрипел он, стараясь дышать. — Я…
— Всё хорошо! — Серегил и смеялся и плакал теперь, почти в истерике. — Ты был прав. О Илиор, как ты был прав! Он спас тебя. Твой "ребенок, не рожденный женщиной". Ты всё время был прав!
Однако Алек схватил за руки Серегила, и покачал головой:
— Я же… я выбрал… чтобы ты…
— Да, ты это сделал! — Серегил наклонился поцеловать его окровавленные ладони, однако серый туман окутал всё вокруг, унося его прочь. И всё же, проваливаясь в темноту, он улыбался, унося с собой образ своего возлюбленного.
Глава 45. Скорбное путешествие
ПОД ПОКРОВОМ НОЧИ ГЕДРИЙСКИЙ КОРАБЛЬ плавно вошел в далекую южную бухту. И снова, Микам вместе с магом, никем незамеченные, сошли на берег, и на сей раз на сердце у них было тяжко.
Они захватили с собой вьючных лошадей, и скакали до самого рассвета, ориентируясь по звездам и руководствуясь видениям Теро, полученными от призрака Алека. Местность была почти безлюдной, и они тщательно избегали редких деревень и ферм, что попадались им на пути.
Микам молил Четверку о том, чтобы тень Алека снова дала о себе знать, но кажется Теро так и смог вызвать его, хотя и пробовал сделать это не раз, пока они давали передышку своим лошадям. Несмотря на кошмарное видение, от Серегила тоже не было никакого знака. Мрачный Микам цеплялся за последнюю надежду, что он всё-таки выжил, назло всему. В конце концов, Серегил ведь всегда выживал, какие бы злоключения ни выпадали на его долю.
Над пустынным, бесплодным ландшафтом, не похожим ни на что, когда-либо виденное Микамом, поднималось солнце. Это была мертвая земля, без единого клочка зелени. От каждого дуновения ветра пыль скрипела у него на зубах, а ледяные порывы донесили до него ароматы, напоминавшие запах ладана в храме. Там, вдалеке, восходящее солнце бросало глубокие тени на вершины плоскогорья. Казалось, здесь вымерло всё, кроме редких сонных змей.
