— А как мы можем доверять друг другу? — спросил барон. — Так и быть, Фейд, я открою тебе секрет: я приставил Зуфира Хавата наблюдать за тобой. В таком деле я полностью доверяю способностям Хавата. Ты меня понимаешь? Что же касается меня, то тебе придется поверить мне на слово. Но я не могу жить вечно, не так ли, Фейд? И возможно, тебе следует задуматься над тем, что на свете есть вещи, в которых я разбираюсь лучше, чем ты смог бы это делать.
— Я дам вам клятву, а что дадите мне вы? — спросил Фейд-Раус. Ответ барона был краток:
— Я дам тебе возможность жить.
И снова Фейд-Раус пристально посмотрел на своего дядю. «Он приставил ко мне Хавата. Что бы он сказал, если бы я поведал ему, что это Хават придумал трюк с гладиатором, стоивший дядюшке потери начальника над рабами? Возможно, он бы сказал, что я лгу, стараясь очернить Хавата в его глазах. Но добрейший Зуфир-ментат предвидел и эту возможность».
— Итак, что ты мне на это скажешь? — спросил барон.
— Что я могу сказать? Разумеется, я согласен.
И Фейд-Раус подумал: «Хават! С обоих концов он играет против середины… Так ли это? Перешел ли он в лагерь моего дяди, после того как я посоветовался с ним насчет этого покушения с использованием мальчика-раба?»
— Ты ничего не сказал насчет Хавата, — прохрипел барон. Фейд-Раус раздул ноздри, подавляя гнев. В семье Харконненов имя Хавата служило сигналом опасности в течение многих лет… а теперь у него появилось новое значение: он все еще опасен.
— Хават — опасная игрушка, — сказал Фейд-Раус.
— Игрушка? Не будь глупцом. Я знаю, что приобрел в лице Хавата, и знаю, как его контролировать. Хават глубоко эмоционален, Фейд. Его эмоции… их можно обернуть нам на пользу.
— Я вас не понимаю, дядя.
— А между тем это достаточно просто.
Лишь быстрый взмах ресниц выдал возмущение Фейд-Рауса.
— И Хавата ты не понимаешь, — невозмутимо продолжал барон. «Как и ты!» — подумал Фейд-Раус.
— Кого должен винить Хават в своем теперешнем положении? — спросил барон. — Меня? Конечно. Но он был инструментом Атридесов и брал надо мной верх до тех пор, пока не вмешалась империя. Вот как он смотрит на это дело. Его ненависть ко мне привычное для него чувство. Он верит в то, что в любое время может одержать надо мной победу. Веря в это, он подавляет ненависть ко мне. А я направляю его внимание туда, куда хочу: против империи.
Фейд-Раус наморщил лоб, силясь понять услышанное.
— Против императора?
«Пусть мой дорогой племянничек отведает и этого, — подумал барон. — Пусть примерит на себя: император Фейд-Раус Харконнен. Пусть спросит себя, сколько это стоит. Конечно, такое стоит больше, чем жизнь старого дяди, чьими стараниями мечта может стать явью!»
Очень медленно Фейд-Раус провел по губам кончиком языка. «Может ли быть правдой то, что говорит старый дурак?»
— И при чем же тут Хават? — спросил он.
— Он думает, что сможет использовать нас против императора в качестве оружия мщения.
— И когда же?
— Дальше мести его планы не идут. Хават из числа людей, которые должны служить другим, но сам он этого не знает.
— Я многому научился у Хавата, — сказал Фейд-Раус, сознавая, что говорит правду. — Но чем больше я его узнавал, тем острее чувствовал, что нам нужно от него избавиться, и как можно скорее.
— Тебе не понравилась мысль о том, что он может за тобой следить?
— Хават следит за всеми.
— Он может возвести тебя на трон. Хават хитер и очень опасен, но я еще не отменил для него противоядие. Кинжал тоже опасен, Фейд, но на него есть ножны. Яд — ножны для Хавата. Когда мы уберем противоядие, смерть заключит его в ножны — навсегда.
— В некотором смысле все это похоже на арену, — заметил Фейд-Раус. — Притворство внутри притворства. Нужно следить за тем, куда уклонился гладиатор, куда он посмотрел, как он держит нож.
Он видел, что его слова понравились дяде. При этом он подумал: «Да! Как на арене. И лезвие — ум!»
— Теперь ты понимаешь, как нуждаешься во мне, Фейд? — спросил барон. — Я еще могу быть полезен.
«Кинжал полезен, пока не притупится», — подумал Фейд-Раус, а вслух произнес:
— Да, дядя.
— А теперь, — сказал барон, — мы вместе отправимся в помещение рабов. И я прослежу за тем, как ты собственными руками убьешь всех женщин в крыле удовольствий.
— Дядя?
— У нас будут другие женщины, Фейд. Но я уже сказал, что больше не допущу ошибки.
Лицо Фейд-Рауса потемнело.
— Дядя, вы…
— Ты примешь это наказание и кое-что вынесешь из него, — сказал барон.
Фейд-Раус увидел злорадство в глазах дяди. «И я должен помнить эту ночь, — сказал он. — И помня ее, я должен помнить другие ночи».
— Ты не откажешься, — сказал барон.
«Что бы он сделал, если бы я отказался?» — спросил себя Фейд-Раус. Но он знал, что существовали более изощренные наказания, которые бы согнули его еще более грубо.
— Я тебя знаю, Фейд. Ты не откажешься.
«Хорошо, — подумал Фейд-Раус. — Сейчас ты мне нужен, я это понимаю. Сделка заключена. Но я не всегда буду в тебе нуждаться. И когда-нибудь…»
Глубоко в человеческом подсознании заключена укоренившаяся потребность в подчиняющейся логике, имеющей смысл вселенной. Но мысленная вселенная всегда на шаг не совпадает с логической.
Принцесса Ирулэн. Собрание высказываний Муаддиба.
«Я видел много правителей Великих домов, но никогда не встречал свинью более тучную и опасную, чем эта», — сказал себе Зуфир Хават.
— Можешь говорить со мной откровенно! — прогремел барон. Он откинулся на спинку суспензорного кресла, устремив на Хавата взгляд заплывших жиром глаз.
Старый ментат посмотрел на гладкую поверхность разделяющего их стола и отметил его помпезную отделку. В этом, как и в красных стенах совещательной комнаты барона, и в пряных запахах трав, сквозь который пробивался более сильный запах мускуса, был виден вкус барона.
— Ты не заставишь меня остаться лишь пассивным исполнителем, пославшим Раббана. Это предупреждение только потому, что ты так захотел, — сказал барон.
Морщинистое лицо старого Хавата осталось бесстрастным, не отразив ни одного из обуревающих ментата чувств.
— Я хочу знать, — продолжал барон, — какие признаки на Арраки дали тебе пищу для подозрений относительно Салузы Второй. Одних твоих слов насчет того, что император якобы находится в какой-то связи с Арраки и этой таинственной планетой, недостаточно. Я послал столь поспешное предупреждение Раббану лишь потому, что туда отправлялся лайнер. Ты сказал, что промедление недопустимо. Очень хорошо, но теперь я должен получить объяснения.
