Все марсиане, как один, кичились тем, что у них нет имен. Они считали это не только лишним, но и потешным. Никто и никогда из них не обращался к людям по их именам. Всех мужчин они называли «Джонами», а женщин — «милашками». И в каждой стране использовали соответствующие эквиваленты, то есть наиболее распространенные имена и прозвища.
По меньшей мере в одной области они были бесподобны — все обладали феноменальными языковыми способностями. Марсианин Льюка совсем не хохмил, когда похвалялся, что способен выучить любой язык за час. Те из них, кто оказался среди примитивных племен, у которых, естественно, не было никаких радиопередач на их диалекте, в совершенстве болтали с ними именно через этот небольшой отрезок времени. И это еще не все! Каким бы сложным ни был язык, они мгновенно усваивали все его бесконечное богатство, включая идиоматические обороты, не испытывая ни одной из тех трудностей, что встречают земляне при попытке овладеть иностранной речью.
В их словарный запас входило множество слов, почерпнутых — и это было очевидно — отнюдь не из радиопередач. Это произошло сразу же после их прибытия на Землю, после краткого периода самообразования, когда они завершили базовую подготовку, нахватавшись, в частности, нецензурщины. Всего один пример. Тот самый марсианин, который столь вульгарно прокомментировал сцену у балкона в «Ромео и Джульетте», наверняка перед этим куимировал в какую-нибудь таверну, но после того, как туда нахлынули его соотечественники, решил, должно быть, поискать место поспокойнее, где можно было бы порезвиться, насмешничая и изгаляясь вволю.
Психологическая похожесть марсиан друг на друга была еще большей, чем даже физическая, если не обращать внимания на некоторые моменты второстепенного характера (просто некоторые типы были еще более противными и невыносимыми, чем остальные).
Но все, как один, проявили себя редкими наглецами, несносными, желчными, брюзгливыми, самодовольными, неотесанными, невыносимыми, вздорными, неприятными придирами, колкими и едкими на язык — ворчунами и балаболками, — дьявольски хитроумными, назойливыми шельмами, озлобленными, сварливыми, мерзкими, гнусными, бессовестными грубиянами и циниками, жестокими, свирепыми, вечно враждебно настроенными и раздражительными матерщинниками, настоящими забияками, бесстыдниками, хвастунишками и бирюками. Да к тому же прохвостами, настоящими зловредами, ничему и никому не верящими, постоянно всех подозревающими и обижающими насмешниками, вероломными, опасными, порочными, безнравственными, большими спорщиками и занудами, ксенофобами, язвительными, всюду сующими свой нос, назойливыми и безмерно усердными в нескончаемых попытках вывести из душевного равновесия, да и просто взорвать интеллектуальное и психическое здоровье любого, кто входил с ними в контакт…
Наш старый знакомый, симпатичный герой нашего повествования, Льюк Деверо снова в подавленном состоянии духа (опустить эту планку еще ниже могло бы только появление марсианина), в полнейшем гнетущем одиночестве был занят тем, что неспешно разбирал два чемодана в небольшой комнатушке, которую он снял в районе Лонг-Бич в дешевеньком пансионате.
Прошло уже две недели после Ночи Пришествия марсиан. В кармане у Льюка оставалось всего пятьдесят шесть долларов, отделявших его от голодной смерти. Уже несколько дней как он искал хоть какую-нибудь работу, которая могла бы его прокормить после того, как истают его скудные накопления. Он даже на время отказался от всяких попыток подзаработать литературой.
В некотором смысле ему повезло. Он удачно распорядился своей однокомнатной квартирой в Голливуде, которую снимал за сто долларов в месяц и обставил за свой счет: сдал ее, в свою очередь, но уже как «меблированную». Это позволило ему кое в чем сэкономить. По крайней мере за время его отсутствия квартирант присмотрит за его оставшейся собственностью, а то пришлось бы еще нанимать сторожа. Ему не хотелось ничего продавать из мебели, да, собственно говоря, там ничего дорогого и не было, кроме телевизора и радио; но именно эти вещи после нашествия марсиан превратились в никому не нужный хлам.
Льюк взял с собой только одежду и пишущую машинку, все-таки придется печатать ходатайства. А их, меланхолично подумал он, видно, придется сочинять немало. В Лонг-Бич найти работу трудновато, не говоря уже о Голливуде, — лучше и не думать об этом.
Голливуд, наряду с телевидением и радио, наиболее сильно пострадал. В одночасье все стали безработными, от режиссера до великих звезд большого и малого экрана. Никого не миновала сия судьба! Все оказались в одной лодке, которая вдруг разом пошла ко дну.
Как следствие этого, все сопутствующие производства, связанные с киногородом, захирели. Тысячи самых дорогих магазинов люкс, институтов красоты, шикарных гостиниц, модных кабаре, ресторанов высочайшей категории (и, конечно, не меньшее количество домов свиданий, где обычно подрабатывали будущие или только-только начинающие звезды) — вся эта огромная машина, паразитировавшая на Голливуде, оказалась на грани банкротства.
Голливуд превратился в пустынную заброшенную деревню. В нем оставались только те, кто по той или иной причине просто не мог сняться с места. Если бы Льюк там задержался чуть дольше, то и он вынужденно разделил бы их участь (разве что отправился бы в путь на своих двоих).
Если бы не скудость кошелька, Льюк находился бы от Голливуда на гораздо большем расстоянии, чем сейчас. Да в принципе это и не имело уже никакого значения — везде было примерно одно и то же.
По всей стране (возможно, кроме полностью вышедшего из строя Голливуда) лозунг недели был: «Даешь работу!»
С некоторыми профессиями проблем было не меньше. Конечно, можно, в конце концов, привыкнуть водить грузовик, когда у тебя под боком сидит вечно недовольный марсианин, который своими не к месту ехидными насмешками постоянно ставит под сомнение твою способность справляться с этим делом или же затевает игру с кувырканием на капоте (к этому если и не привыкаешь, то по меньшей мере начинаешь относиться терпимо). Да, трудно, но все-таки можно выстоять за прилавком бакалейной лавки, когда у тебя на голове сидит какой-нибудь противный зеленый недомерок — незыблемо, хотя и невесомо и неуловимо, да при этом еще раскачивает своими рахитичными ножками прямо перед твоим лицом, строго поочередно отпуская в равной мере пошлые остроты то в твой адрес, то в адрес твоего клиента. Да, все можно… Все это, конечно, мало способствует поддержанию нервной системы в равновесии. Но в итоге совладать с этим все же возможно.
