Фат листал журнал.
— Интересная статья, — сказал он. — Ты читал?
— Нет.
— Про роботов, которые полностью копируют человека. Сказки, конечно. Механически все скопировать нельзя. Я захвачу с собой. Покажу отцу.
— Конечно.
— Пик, — сказал Фат, — мы тебя забираем.
— Куда это?
— Ты слышал, «Род» стал приличным местом, — сказал Фат. — Мы сегодня туда идем.
— И девочки тоже?
— Идем, идем, — сказала Мини.
— И девочки тоже, — сказала Блюдо.
Блюдо посещала и не такие места. Я не раз в ее хрипловатом голосе улавливал нотки вызова, но старался не замечать их, страшась её темперамента.
Певица рассчитывала связать свою жизнь с банкиром.
— Идёмте, Пикет! — сказала Мини, с энтузиазмом обхватив Фата за шею. — Это так интересно!
На носу Мини было несколько едва заметных веснушек. Очень мило. У неё был вздёрнутый носик и приоткрытый рот.
— Уговорили, — сказал я.
— Значит, идём к Штампу. — Фат хлопнул себя по коленям.
— Штампу? — изумился я. — Он же считать не умеет. Как так? А Витамин?
— Не получил разрешения. А нашему шуту метод создал все условия.
— Посмотрим, — сказал я.
От скуки я решил пойти с ними.
В гостиной стояла первая модница Нектар в тёмном костюме и разговаривала с мамой.
Выглядела Нектар замечательно. Как инопланетянка в гостях у косматых дикарей.
Но она просто не может иначе.
— Почему Штамп устроился в трущобах? — сказала она. — Мусор, грязь, фи. Деликатесы и помойка — совместимо?
Нектар трудилась в салоне красоты у языкатого мужлана Юбилея.
Брат Азарт, гордость школы, обладающий энциклопедическими знаниями, взялся мыть посуду.
— Вот и они, — сказала мама.
— Я на машине, — сказала Нектар, сжимая в руке тонкие перчатки.
— А у Ореол уже начался этот балаган, — сказала мать.
Действительно, в саду слышалась ритмичная музыка, и на террасе у сестры, собираясь танцевать, переминались потомки.
Бар «Род» открыт до утра.
Я остановился на пороге. Над мглистыми трущобами растекался красный закат.
Внутри было чисто, полы и стойка поблёскивали, и было прохладно.
Эрудит Азарт с видимым удовольствием стирал любое пятно.
— Отец закупил партию новых роботов, — сказал Фат. — Знаете, таких, синих. Я их называю гусеницами. Похоже, правда? Пик, сядем здесь?
— Вы идите, — сказал я. — Я здесь постою.
Девушки слегка скривились.
— Что за манеры, — сказала Блюдо. — Хотите напиться?
— Мы тоже напьёмся, — обнадёжил её проказник Фат. — Ладно, мы будем в зале.
— Я скоро приду, — сказал я.
Они ушли, а я подошёл к стойке и заказал коктейль.
Я дал Штампу, невозмутимому бармену, монетку и сказал:
— Я буду сегодня весь вечер.
Штамп взглянул на монету и кивнул. Вряд ли он выучился считать.
Подошёл человек с худым лисьим лицом и, стараясь сделать тон как можно небрежнее, спросил:
— Послушай, Торг не заходил?
Лицо Штампа стало каменным, он ещё больше выпрямился, глядя в сторону, в стену. В своём новом статусе он с непривычки вдруг побледнел, хотя лицо у него небледнеющее, с сеточкой красных прожилок, как у пожилого человека.
— Нет, не видел я его, — сказал он.
— Я думал, может, видел.
— Увы, — сказал Штамп.
— Очень жаль, — сказал человек и отвернулся.
У стойки кисли метод Абсурд в молодёжной майке и Кредо.
В углу скромно устроился Тугодум. Новенький остался на второй год, который закончил отличником, впитывая всё, как губка.
Сразу у него ничего не получалось, а повторно — лучше не бывает.
В тире любое ружьё в его руках давало обязательную осечку, затем точно поражало цель.
Тугодум не уступал в чревоугодии Лагуне и считался его столичным родственником.
У метиса было столько утроб родственников, что одним больше, одним меньше — не имело значения.
Новичок обитал в театре, пользуясь обильными бенефисами, и устремлялся к следующим чередой обеденным мероприятиям. Без осечек поспевал.
Тугодум избегал встречаться со мной взглядом. Под глазом у него висел основательный синяк.
Метод тоже не замечал меня. Как объедки.
Он пылко говорил Кредо:
— Не могу смотреть на них. В них столько недостатков. Мне хочется переделать их. Изменить. Метаболизмы ходячие. Никакой духовности. Одни рефлексы.
В самом деле, подумал я. Не ожидал я такого от речистого метода.
В самом деле — о духовности он должен заботиться. О чём ещё ему печься? В конце концов, он не пастух, задача которого атомно проста — сохранить стадо. Метод должен влиять на своих питомцев, помогать избавиться от недостатков. Разносторонне развитая личность, Абсурд никому не давал покоя.
Хорошо, думал я, жить в том обществе, где на тебя никто не обращает требовательного внимания, не оценивает вечно на глазок, какой ты, плохой или хороший, годный или нет, умник или тупица, калека или атлет.
Ты есть, сам по себе, и это главное. И все при этом будут выправляться, я считаю, сами собой. Когда каждый сам по себе, он и станет самим собой. Что за мания, всё время собирать всех в отряд? Живи каждый отдельно, спокойно, так нет, обязательно им надо сбиваться в кучу, как на распродаже.
К стойке подошли ещё трое: двое интеллигентов и гимнастка. Гимнастка была очень легко одета, даже для вечерней духоты. Я, глядя на неё, отхлебнул из своего бокала. Один из интеллигентов сказал:
— Дайте нам коктейль, командир.
— Сейчас сделаем.
Интеллигент стоически смотрел, как Штамп неловко смешивает коктейль.
Помои он налил из перчатки, извлечённой из закрытого ящика в стене.
— Диете очень понравился ваш коктейль «Вонь», — сказал мужчина. — Как вы его готовите?
— О, это очень просто! — сказал Штамп. — Это совсем просто… Пожалуйста!
— Диете очень понравился коктейль, — повторил первый мужчина. — Не правда ли, Диета? Он ведь тебе очень понравился?
— Ее в первый раз сразу стошнило, — сказал второй мужчина.
— Неправда, — сказала Диета бархатным голосом. — И совсем не стошнило.
— Ха-ха! — сказал второй мужчина. — Ты шутишь, Ди.
— Ну, немного, — сказала Диета. — Обычно меня никогда не тошнит.
Первый мужчина внимательно посмотрел на неё, ожидая, видимо, продолжения, но она ничего не говорила, и он усмехнулся:
— Как это тебе удаётся, дорогая?
— Стараюсь не переполняться, — пояснила Диета.
— Самый верный способ, — засмеялся второй мужчина.
Я думал, что они уйдут и сядут за столик, как большинство посетителей, но они не уходили.
— Давно у нас? — вежливо осведомился бармен у первого мужчины.
— Нет, — ответил тот. — Совсем недавно. Я только вчера приехал.
— Мы приехали, — сказала Диета, подчёркивая первое слово.
— И я с вами, — сказал второй мужчина.
— Послушай, Рудник, скажи что-нибудь, — попросила Диета.
Она села на высокий вращающийся стул без спинки, и блестящие кожаные брюки натянулись у неё на бёдрах. Носками гимнастка едва доставала до пола.
— А зачем? — спросил Рудник.
— Развлечься, — сказала Диета.
— Я не умею острить, — сказал Рудник. — Это не входит в мои обязанности.
— А ты попробуй, — сказала Диета. — Может, тебе понравится.
— Какая разница, — сказал первый мужчина. — Понравится, не понравится. Это неважно.
— А что важно? — спросила Диета.
— Важно, чтобы получалось.
— Например?
— Например, скажет кто-то: «Вот, друзья, на меня сегодня упала кошка с третьего этажа». Выше брать не надо, потому что будет больно, а когда больно, не смешно.
— Как раз, когда кто-то спотыкается и ломает себе шею, очень весело, — сказал я неожиданно для самого себя.
Все разом повернули головы и посмотрели на меня, не удивлённо и не вопросительно, просто так, как на нечто, отвлекшее их внимание.
— Что вы сказали? — вежливо спросил второй мужчина.
— Я говорю, — сказал я, кашлянув в кулак, — что часто, когда человеку плохо, другим смешно.
