- Аниста, ты Юрий Васильича всего читала? - прямо спрашивает Курицын.
- Опять он со своим Юрий Васильичем,- недовольно отмахивается Анестезия.Как только что-то такое, ему сразу Юрий Васильич да Юрий Васильич...
- Слыхал, Вельямин? - спрашивает сосед Отстоякин, предварительно хлопнув резинкой.- Дама не желает про Юрий Васильича. Значит, про Юрий Васильича не будем.
- Я - что,- говорит Владлен Купидонович.- Там матрешки зачитываются...
- Ты хоть матрешек не трогай! - раздраженно восклицает своенравная.
- Слыхал? - говорит Отстоякин.- Дама не желает, чтобы ты матрешек касался, значит, не касайся.
- А вы тут - что? - спрашивает Курицын соседа и намеревается сказать еще что-то резкое, без обиняков, но Отстоякин опережает его,- как бы прося прощение, как бы сожалея о том, что Курицынведет себя неподабающе, и вот добрячок Отстоякин поневоле, вынужденно - должен приструнить зарвавшегося, хоть ему, Отстоякину, и неприятно это, но тут выбирать не приходится, надо делать то, что надо, иначе Курицын, который и без того уже напозволял себе, начнет позволять еще большее, потом совсем зарвется, кинется в разгул - и если не превентивные меры сейчас,- то можно представить, чем это все обернется впоследствии,- так что ты, брат, извини, но строгача ты схлопотал заслуженно, а обижаться можешь сколько угодно, твое законное право - обижаться, хоть это и не на пользу, но можешь, пообижайся, чего уж тут, зато потом спасибо скажешь, когда дорастешь до понимания,- опережая его, сосед бросает нехотя: "мы так не договаривались" и "все, Викториан, допрыгался, красная карточка тебе, удаление то есть..." - и язык Владлена Купидоновича, минуту назад еще достаточно хлесткий,- вдруг онемевает в буквальном смысле слова. Будто Владлену Купидоновичу, во избавление от горького привкуса, начинили рот обезболивающим.
- Красная, красная! - злорадно повторяет непредсказуемая.- И правильно, Постулат Антрекотович, сколько можно терпеть? Уже до матрешек добрался, я вот подумаю еще да и лишу его родительских прав, лучше совсем без отца, чем с таким папашкой.
- Hу, это дело поправимое,- говорит Отстоякин.- Отцовство переоформляется в законном порядке, существует соответствующая статья. Кодекс гражданского законодательства - вещь сер-рьезная...
- М-м-м,- мычит на них Курицын, держась за обе щеки.
- В случае чего - в шесть секунд усыновим,- развивает тему Отстоякин.- По первому сигналу.
- Как же усыновим? - удивляется Анестезия.- У нас ведь дочери...
- Значит, удочерим,- говорит Отстоякин.- Какая разница? Ты, Вольдемар, чеши на кухню и без кофе не возвращайся. Видишь, какие струны ты затронул, ты, парень, трогать трогай, да о последствиях тоже подумывай. Семь раз подумай, потом уже резани. Да и то еще неизвестно, как оно обернется, с какой стороны, каким концом к тебе: тут, брат, еще та геометрия, палочку рисуем, две на ум кладем, пусть полежит, подождет, палочки на уме жрать не просят, а с ними как-то спокойнее... Вот послушай, тоже из раннего: "Чем больше линий на уме, тем меньше пятен на Луне. Hа Солнце тоже пятна есть,так что наукам не до сна: когда ж, когда придет весна? - чтоб человечеству расцвесть!.." Во, брат, какие империи вызревают...
- Hу его к лешему,- говорит своенравная соседу,- ничего вы ему не докажете, а вот блузочку... блузочку новую вы мне купите? С рюшками, с тамбурной вышивкой, я вам в каталоге покажу...
- Блузочку? - переспрашивает Отстоякин.- И не одну, и не только с тамбурной. А потом я тебе катер куплю, покататься в лагуне. Потом - яхту, самолет с электровозом - все у тебя будет. Верь мне, Аниста.
- Кому же еще довериться, как не вам! - с чувством отвечает непредсказуемая.- О, Постулат Антрекотович... О!..
- М-м-м,- мычит Владлен Купидонович, страстно желая знать, чем же все это кончится,- засвидетельствовать и все такое, застукать на горячем - и больше ничего, доучаствовать в апогее событий - всего лишь. Надо, надо было принести им кофе, может, и в чем ином услужить, поспособствовать, с холодком отстраненности, безусловно: делайте, люди добрые, делайте, я - вот он, но я желаю правды, не снисхождения и жалости, а чистой неприукрашенной правды-матки. А потом я оставлю вас. Навсегда. Бесповоротно. Вас будет преследовать по жизни призрак Курицына, обескровленного человеческим обманом,но это буду не я, это будет мой призрак, тень моя, моя отлученная от тела аура. Hо вас никто не принуждал, господа, вы сами сделали свой выбор, стало быть, бодайтесь с призраками на свое усмотрение, и не зовите меня, я не услышу... Курицын ставит кофеварку на огонь и лишь теперь обнаруживает, что находится на кухне и уже поставил на огонь кофеварку, и шкафчик навесной уже открыт, и его, Курицына, руки перебирают баночки, извлекая из множества одну, в которой покоится молотый колумбийский кофе, который накануне Владлен Купидонович собственноручно же подкалил на сковородке, потому что кофейное зерно, пусть и жаренное, все ж лучше еще и собственноручно довести до готовности, подкалив на сухой сковородке, но не передержав на огне, не доведя зерно до черноты горелости, тогда зерно, считай, загублено, и кофеин улетучивается, остается бесполезный жмых, погадать на гуще, конечно, можно, но ты ведь собирался испить бодрящего напитка, а не упражняться в гадании, черт возьми!
Курицын несет кофейник в спальню, а у хорошисток уже все стихло, темно у них; Курицын отчетливо представляет, как они, умаявшись за день, поговорив после чтения о детерминизме, эклектичности новейших направлений в искусстве и эксгибиционизме в явлениях общественной жизни, посапывают во сне, набираются сил на завтра. Почитали не Юрия Васильевича - и баиньки. Некоторым взрослым давно пора поучиться у некоторых подростков, это факт. Перебороть, подавить в себе гонор взрослости, стать как дети, радоваться хорошей погоде, ветерку, грязной луже, давайте смотреть на мир глазами ребенка, люди, своевременно ложиться спать и видеть во сне голубые колокольчики, усеянные утренней росою. Иначе видеть вам не перевидеть то, что увидел Владлен Купидонович, когда с парующим кофейником в руке вошел к себе в опочивальню: Анестезия, жена его, хоть и не дремлет, но и не расчесывается гребешком, а уже расчесанная - волосы длинные, до бедра,- она царит на подушках, показывает органичные телодвижения восточного танца,- руки, шея, бюст,- все движется как надо, лишь ноги своенравной остаются в неподвижности, поскольку она демонстрирует свое умение сидя. Рядом с нею кряхтит лежащий поперек диван-кровати сосед Отстоякин, норовит стянуть с себя пижамные брюки, но по неловкости путается в резинках, хлопает ими, а победить пижаму никак не может. При этом Отстоякин говорит басовито, как в трубу: дайте, дайте немедленно вашу руку, я ее сперва расцелую, а потом погадаю по линиям... Зачем стесняться, несравненная моя? Запечатлеть поцелуй благодарности - дело обычное. Все нормальные человеки так реагируют...
