Конечно, разум говорит — через несколько часов все это закончится. И я смогу гулять по городу, сколько захочу. Но, с другой стороны, кончиться-то оно кончится. Но вот смогу ли я после этого хоть что-то?
Некогда предсказания будущего занимали главное место в моей жизни. Я привык точно знать, что, когда и с кем произойдет. Но в свое будущее я не заглядывал.
Теперь я и рад бы отступить от этого принципа. Да вот только в правильности предсказания уверенным быть не могу. Будущее фальсифицировать трудно. Но его фальсифицировали — все, что связано с Развилкой. А я связан с ней очень тесно. Значит, уверенным нельзя быть ни в чем. Я всегда хотел получить свободу самому творить свое будущее. Именно поэтому и не искал ничего в Сети о своей судьбе.
Теперь я должен быть счастлив. Мое будущее не только невозможно достоверно предсказать, в чем-то я даже могу менять его; «термитник» в моем рюкзачке создает вокруг меня зону неопределенности. Я свободен.
Вот только особого счастья я не ощущаю. Сейчас бы я предпочел, чтобы все благополучно кончилось — пусть и в результате предопределенности.
Слишком все запутано и неясно. Я могу выбрать будущее мира, но понятия не имею о последствиях того или иного решения.
А значит, у меня и нет выбора. Свобода выбирать существует только тогда, когда знаешь, какой результат принесет твой выбор. Сейчас, при всей моей власти над будущим, я все равно вынужден плыть по течению, вместо того чтобы творить течение самому. Или действовать наугад и быть готовым к абсолютно непредсказуемым последствиям. Смогу ли я когда-нибудь еще раз прогуляться по городу? Может быть — да, может быть — нет. Опасно ли идти по городу мне сейчас? Может быть — да, может быть — нет. Я слишком плохо представляю себе то, что сейчас творится вокруг диска и вокруг моей персоны. Одни догадки.
Действительно ли за мной охотятся американские спецслужбы? Действительно ли они, а вовсе не отечественные внутренние органы пытались убить Олега? На самом ли .юле родная ФСБ такая белая и пушистая, какой я считал ее последние несколько дней?
Не знаю. Вполне возможно, что сейчас выход в город для меня смерти подобен. А может быть, сидеть в канализации еще опаснее.
Ныне я ни в чем не уверен.
Но погулять по городу очень хочется. Возможно, это в последний раз.
Леонид уже выложил на стол покупки. Фальшивая борода — большая, спутанная, черная. Такой же черный парик. Мелочь, призванная изображать прочий волосяной покров лица,— усы, бакенбарды.
Будет жарко. Особенно если учесть, что вся одежда, купленная для меня Леонидом, сделана из черной кожи.
Сам не знаю, почему я выбрал именно такой образ для перевоплощения. Явно не из желания слиться с толпой — имидж поклонника тяжелой музыки мало способствует таковой задаче.
Просто захотелось нарядиться именно так. Наверное, в этом и есть смысл: кто заподозрит в столь колоритном персонаже человека, желающего скрыться?
Через несколько минут из канализационного люка посреди заросшего дворика выбрался человек — то ли рокер, то ли байкер. Высокий, с плотной фигурой и небольшим пивным пузиком (на создание пузика пошла практически вся моя старая одежда; туда же я спрятал и «термитник»). Байкер огляделся, сощурив глаза,— после мрака канализации яркий солнечный свет слепит его. Затем вынул из кармана темные очки и нацепил их. Очки поразительно удачно вписались в образ.
Мурлыкая хриплым басом что-то попсовое, байкер удалился прочь. Тихим позвякиванием ему подпевали цепи, обильно украшающие куртку.
Уже через минуту я вспотел — черная кожа, облегающая тело, мигом нагрелась под солнечными лучами. Впрочем, это даже к лучшему. Красное, разгоряченное лицо сделает меня более правдоподобным — именно такой цвет лица как нельзя лучше подходит человеку с пивным пузом.
В прохладу метро я погрузился с огромным облегчением. После нескольких минут на солнцепеке во всем черном туннели метро приносят огромное наслаждение.
Почему-то остальные пассажиры моего удовольствия не разделяют. Конечно, они одеты гораздо легче, чем я. Но на поверхности жарко сейчас всем, однако особого счастья от спуска в прохладу метрополитена никто не выказывает. Напротив, все сумрачны, замкнуты, раздражительны — я случайно наступил на ногу мужику с пузом побольше, чем у меня, и он разразился отборным матом, даже не слушая мои извинения. Не просто ругался, а орал, пришел в самую настоящую ярость. Глаза бешено выпучены, того и гляди выскочат из орбит, морда еще краснее, чем у меня несколько минут назад, хотя в вагоне нежарко, а одет он только в шорты и футболку.
Чем больше он орал, тем сильнее багровело его лицо. Когда оно сравнялось цветом со свеклой, я решил отойти от скандалиста подальше. А то его еще инсульт хватит, и я потом буду винить себя.
В этот момент вагон остановился, двери распахнулись. Внутрь влетел бритоголовый парень. Налетел на меня, едва не сшиб с ног.
— Куда прешь? Глаза разуй! — заорал он. - Я хотел сказать, что я-то стоял на месте и глаза следует разуть ему самому. Но решил не связываться. Все равно я собирался уйти в другой конец вагона, подальше от красномордого толстяка, который до сих пор брызжет слюной и извергает на меня потоки мата.
Но едва я направился к хвостовой части вагона, как скандал разразился там. До меня донеслось достаточно ругани, чтобы понять причину конфликта.
Просто интеллигентного вида мужчина не удержал равновесия, когда поезд дернулся, набирая скорость. И, дабы не упасть, ухватился за первое, что попалось под руку. А попалось ему мягкое место одной миловидной девушки, стоявшей рядом.
Впрочем, сейчас ни девушку нельзя было назвать миловидной, ни мужчину — интеллигентным. Лица обоих искажены яростью, глаза пылают безумным огнем. То и дело доносятся самые разные слова, означающие, впрочем, одно и то же.
Остальные пассажиры активно включились в конфликт — одни на стороне девушки, другие защищают мужчину. Ругань десятков голосов принялась сотрясать вагон.
Но две четко выраженные стороны просуществовали недолго — пассажиры быстро позабыли и про девушку, и про интеллигентного мужчину, не умеющего держать равновесие. Каждый начал кричать на всех вокруг. Такое впечатление, что люди ругаются ради самого процесса, а не отстаивая свою точку зрения.
И в соседних вагонах происходит то же самое, хотя и менее интенсивно.
Вот и «Проспект Мира». Двери не успели до конца раскрыться, а я уже выскользнул на платформу, хотя при моей новой комплекции это нелегко. Но я все-таки ухитрился и протиснулся — так мне хотелось скорее оказаться подальше от этого массового помешательства.
