Лала испугалась, придержала ее.
– Она не одна, – прошептала девушка, не зная, откуда знает. И вдруг начала лихорадочно жизнянку из сумки выкидывать.
– Ты что? – вовсе перепугалась Лала.
– Жизнянка ваша – яд чистой воды. Жизнь продлевает, а детей забирает. Амарике твоей тридцать шесть, и родить она не может потому, что организм на четырнадцати годах законсервирован! Всем передай, поняла?!
И за живот схватилась, сползла у стены, бледнея – сжало внутри, как пружину.
Лала не то что, побледнела – позеленела. Закрутилась, выискивая кого-нибудь на помощь. И заорала:
– Ну же, кто-нибудь?
Вейнера как дернуло – обернулся на крик, перестав наверху колоны попинывать, ожидая возвращения Эрики. Рванул через четыре ступени. За ним Кейлиф понесся.
– Эя? – испугался ее вида мужчина и на Лалу рявкнул:
– Что здесь было?!
– Ааа… Амарика…
– Про которую говорила? Мать твою, Лала! – подхватил на руки Эру, а та как ослепла и дышать как забыла – таращится и живот зажимает. Изнутри словно, кто вылезти собрался, и рвет мышцы пробираясь наружу напрямую, бьет толчками.
Вейнер в башню взлетел и увидел, наконец, те двери, что от него скрывали. Пнул не думая. Уложил девушку на диван у камина. Сола подбежала:
– Что деточка, что случилось?
– Бесплодную она лечила, – сообщил Шах. Женщина охнула и головой замотала, ощупывая лоб и живот Эрике и, вдруг улыбнулась, уставилась на Кейлифа:
– Бегом за отцом.
– Он-то чем поможет? – возмутился Вейнер.
– А это уж не твое дело, молодой Тшахерт, – с холодным взглядом пропела женщина, и улыбка как приклеенная. Гюрза, – понял мужчина. Хорошую няньку Эрлан Эре подогнал.
Ту гнуть стало, складывать. Вейнер к ней – Сола грудью встала:
– Не трогай ее, не тебя дите зовет.
Эрлан как ужаленный наверх заскочил, сразу к жене.
– Эя, что случилось? – перепуганный, бледный, по голове оглаживает, а чем помочь не знает. Сола его за руку взяла и ладонь на живот жены положила, прижала:
– Дите тебя позвало, отец. Мальчик будет.
Эрлан расцвел, и, потерялся даже, почувствовав под ладонью тихую пульсацию. Эрику же отпустило. Лежала и сообразить пыталась, что за ерунда случилась. Изнутри живота словно кисточкой бархатной водили, ласково так. Откуда что взялось? И сам животик откуда, утром не было.
Уставилась на Солу во все глаза:
– Время пришло, – заулыбалась та.
Эра на Эрлана взгляд перевела, а тот светится. Одной ладонью ей животик греет, другой ее ладошку держит и целует.
Вейнер на ступени сел, лбом к перегородкам перил прислонился: дурдом какой-то. Почему не он на месте Эрлана?
Лири и Кейлиф встали перед ним с нескрываемым намеком, что гостям пора и честь знать. Не стал связываться – Эрику беспокоить не хотелось. Двинул молча к себе, а на душе кошки скребли.
Дошел до своей комнаты, постоял у дверей, понимая, что один сейчас удавится просто, и толкнул плечом двери в комнату Самера. Плюхнулся в кресло.
Сабибор на постели лежал, читал что-то. Книгу на грудь положил, руку под голову, уставился выжидающе.
– Выпить есть?
– Угу. В баре. Бар на планете Земля.
Вейнер скривился, к окну отвернулся и протянул еле слышно:
– Хреново мне Самара, если б ты знал, как хреново. Застрелился бы.
– Эра, – понял тот. Сел рывком, книгу откинул.
– Она ребенка ждет, чудак ты человек, она жена твоего брата.
– Да не надо мне очевидное парить! Я слепой, тупой, глухой по-твоему?!… Сам все знаю, Самер, вот только, что делать не знаю.
И пнул стул напротив со злости – тот отлетел.
– Ну, ты мне казенную мебель не ломай, да? – поднял, поставил на место и сел напротив Вейнера.
– Ты с ней говорил?
– Да, – губы разжал, в окно смотрит, а ясно, что ни черта не видит.
– Что сказала?
– Ничего определенного.
Самер пальцами по столу постукал, соображая:
– Может ей прямо сказать?
– Я ей предложение сделал – куда прямее-то?! – уставился на друга, как на дебила.
У Сабибора бровь к челке ухала, присвистнул:
– Серьезно или по ушам проехал?
Вейнера взвело, вскочил, забродил по комнате, и вот навис над мужчиной, заорав:
– Какой "по ушам"?! – и притих – как объяснить, что сил нет даже дышать, если ее не видит? Как донести, что не спится, не есться, потому что ее рядом нет? – Да я родного брата убить готов. Видеть его не могу. Из-за нее, – прошипел тихо.
Самер шею потер:
– Весело.
– Сам знаю, – к окну отошел.
– Может тебе, – жестом показал – трахнуться. – И все пройдет?
Вейнер ссутулился, присев на подоконник лицом к другу.
– Думал уже. Понял, что после отпустить вообще не смогу. Костьми лягу, а Эрлан к ней не подойдет. Никто не подойдет. Ууу! – головой замотал. – Может, есть у них зелье какое-нибудь, чтобы избавиться от этого наваждения. Я ж не дурак, Самер, все понимаю, сделать ничего не могу. Другой выбить – ни на одну не стоит. Забыть? Да не забывается! Плохое искать? Искал – нихрена не нашел!
Самер долго молчал и посоветовал:
– К Маэру сходи.
– Куда? – перекосило Вейнера.
– К старику, который нас встречал. Он здесь старший, Хранитель, не год и не сто дела разруливает. Говорят, за триста ему перевалило. Опытный, мудрый, авось подскажет. Не дело так маяться. Ты уже сам на себя не похож. Того и гляди сорвешься, дел наворотишь – не разгребем. Иди к Маэру.
Вейнер застонал, лицо ладонью потер.
– Может и правда пойти, справедливости поискать? – протянул раздумывая. – С Эрланом они еще не женаты. Эрика мне в невесты предназначалась.
И как эхо чьи-то слова в ушах зазвенели: "худой у тебя закор – однолюб ты".
Мужчина осел у стены на корточки: мать!
– Ты, как с закором справляешься?
Самер удивился, но с чего такой интерес, спрашивать не стал:
– Просто. С ним примириться нужно, принять. Ну, вот как руку – она же не помеха тебе? Тогда не мешать будет – помогать. Мой закор – фрукт тот еще.
– Опять обскорбляем, – проявился Прохор. Самер отмахнулся – не до тебя.
– Заикнулся и вот он, – хмыкнул. – А у тебя что?
Вейнер минут пять молчал, в одну точку смотрел, соображая как можно смириться с тем, что женщина, которую, так уж довелось, впервые полюбил, другому принадлежит. И серел лицом, губы в нитки превращались. Разжал через силу:
– Однолюб я – в том закор.
Тупик.
И Самер это понял, вздохнул: не позавидуешь.
– Тогда добивайся.
– Угу. Эрлан мой брат, у него тот же закор.
– Тьфу, – выругался мужчина и теперь уже сам по ножке стола пнул.
Вроде самое сложное уравнение решили, а выходило – самое легкое. Этот любовный треугольник, что гордиев узел – нечета задачкам Стефлера. Тут голову сломать можно, а задачи так и не решить. Не решается.
