далеко пойдут. Что ж, самое время семье снова взяться за ум.
– Тетушка Эмми! – протестующе воскликнул Том Кэрролл.
– Был ли этот дом счастливым? – яростно выпалила тетушка Эмми. – Для меня – был, да, потому что я в нем выросла. Но у меня всегда была Луиза, и я ни о чем не жалею. Однако был ли он счастливым для твоей матери и для тебя? Ты знаешь, что нет, и это хорошо, что твой отец увез ее отсюда, каким бы проходимцем он ни был, и плохо, что ей пришлось вернуться. Ну мы выполняли свой долг, каким видели его. Но этого было недостаточно. Понимаешь, нет, в сущности, причин, по которым семьи становятся такими, если не считать их склонности. Но вдруг оказывается, что они возомнили себя Господом Всемогущим, и спустя некоторое время это становится заметно. Вот что я скажу: в нашем случае дело было не в деньгах. Мы держали голову высоко поднятой что с деньгами, что без них. Но, похоже, при этом мы так тянули шею, что ее свело.
Она погрузилась в задумчивое молчание. За ее спиной в углу словно собирались, колыхались и ждали смутные тени бесчисленных Паев и Мерриттов. Спустя некоторое время тетушка Эмми встрепенулась.
– Где вы намерены жить, Томми? – спросила она.
– Я подумывал когда-нибудь приобрести дом в провинции, – признался Том Кэрролл. – Будь Уэйнсвилл хоть немного другим…
Тетушка Эмми покачала головой.
– Возвращаться сюда тебе нельзя, Томми. Здесь все кончено. И это даже к лучшему. Но если ты намерен построить собственный дом, сделай это как можно скорее. Без него ты не будешь счастлив – слишком много в тебе от Мерриттов. А у Мерриттов всегда были собственные дома. Это Паи всегда тянули до последнего, а потом пытались высидеть цыплят из дверной ручки, потому что это проще, чем искать новый курятник. Но в тебе мало что от Паев. И все равно, ты успокоишься, только когда пустишь где-нибудь корни. А Фэншоу – они могли жить и в фургоне и радоваться, но Буверины такие же, как Мерритты: когда им надоедает бродяжничать, они расчищают участок под стройку. И Клэр, по-моему, уродилась скорее в Буверинов, чем в Фэншоу, нравится ей это или нет.
– Понятия не имел, что вы знаете семью Клэр, – удивился Том Кэрролл.
– Она вряд ли тебе об этом расскажет. Ну это же естественно. Хвала Гесему! Я помню Клэр Фэншоу, востроносенькую тростинку, а не ребенка, на похоронах Анны Буверин, прямо перед тем, как они уехали в Браденсберг. Гроб еще не закрыли, и какой-то кретин решил, что всем внукам следует подойти и поцеловать бабушку на прощание. А они, между прочим, уже попрощались с ней перед смертью. Даже я не стала бы настаивать, как бы плохо ни разбиралась в детях. Ну Хэтти было все равно, спокойствие у нее всегда было воловье. Но Клэр как раз перед этим перенесла тиф, и после того, как ее заставили прощаться, с ней случилось то, что у взрослого человека я назвала бы нервной дрожью. Мало того, они еще потребовали, чтобы она читала перед всеми наизусть двадцать второй псалом – только потому, что она была умненькой для своих лет, и все повторяли за ребенком. И ее мать их не остановила, наверное, из гордости делала вид, будто не понимает, что творится. Но в этом все Фэншоу – что бы ни случилось, они продолжают играть роль.
Том Кэрролл схватился за голову.
– Она никогда мне не рассказывала, – повторял он. – Она никогда мне не рассказывала.
– Да? – Тетушка Эмми испытующе взглянула на него. – Ну она была еще маленькой, так что могла и забыть. Хэтти забыла наверняка.
– А Клэр – нет, – ответил Том Кэрролл.
– Что ж, – продолжала тетушка Эмми, – вот что я тебе скажу, Томми. Когда ты доживешь до моих лет, то повидаешь жизнь и смерть. А о смерти можно сказать лишь одно: как только ты начнешь убегать от мыслей о ней, они погонятся за тобой. И будут гнаться до тех пор, пока тебе не станет страшно даже говорить о ней, и даже когда умрет твой лучший друг, ты постараешься забыть его как можно скорее, потому что эти мысли всегда поджидают. Но как только ты сумеешь заставить себя обернуться и посмотреть ей в глаза, все изменится. О нет, от горя ты не избавишься. Но ты можешь научить ребенка не бояться темноты – впрочем, если сначала ты напугал его, понадобится больше времени.
– Скажите мне, – тихо заговорил Том Кэрролл, – там были… очень сладко пахнущие цветы… когда умерла моя мать?
– Это случилось перед самой Пасхой, – мягко ответила тетушка Эмми. – Цветами пропах весь дом. Но мы нисколько не притворялись, – поспешно добавила она. – С тобой – нет. Мелроузу пришла в голову идея, но Луиза настояла на своем. Однако это трудно объяснить ребенку.
– В любом случае объяснить трудно, – сказал Том Кэрролл.
– Верно, – согласилась тетушка Эмми. – Странное дело, всякий раз, как чувствую запах сирени, я думаю о Люси Маршалл. Она была моей подругой, потом мы поссорились, но в детстве часто играли у куста сирени у нее во дворе. Все это долго тревожило меня, прежде чем я наконец сложила одно с другим. И тогда боль ушла.
– Да. Боль уходит, когда понимаешь, – признал Том Кэрролл. – Незнание – вот что вызывает страх.
– Будь Хэтти дружнее с ней, она справилась бы сама, – продолжала тетушка Эмми. – Но поскольку дела обстоят вот так…
– Придется мне самому, – подхватил Том Кэрролл. – А я не знаю как.
– Ну ты же любишь ее. Говорят, это помогает. – Она поднялась. – Подсвечники я отдам тебе утром, Том.
– А можно я оставлю их вам, тетушка Эмми?
– Какой в этом смысл? – деловито возразила тетушка Эмми. – Сказать по правде, Томми, мне осточертело начищать их. И потом, они будут хорошо смотреться в твоем доме – когда у тебя появится свой дом.
© Перевод. В. Голышев, 2023.
© Перевод. У. Сапцина, 2023.
В рассказе «Дьявол и Дэниел Уэбстер» название фермы переведено как «Топкий луг». В обоих рассказах речь идет об одной и той же ферме. – Примеч. ред.
1 миля равна 1,6 км. – Примеч. ред.
1 акр равен 4047 кв. м. – Примеч. ред.
Иносказательно «английский флот». – Здесь и далее, кроме
