— Мне нечего продавать, — ответила она, — только осколки и обломки, летающие вокруг. Этого достаточно, чтобы нажить ужасную головную боль.
— Ты плохо себя чувствуешь? — В голосе Симеона отразилось беспокойство.
— Нет-нет, — повторила она и покачала головой, не отрывая ее от подушки.
— Послушай, Чанна, у тебя все будет в порядке, — сказал он несерьезным тоном, как каждый, кто продолжает надеяться, не веря в собственные слова.
Она быстро кивнула, стараясь сдержаться и сохранить лицо.
— Да, я уверена в этом, — безучастно ответила она.
— Я просканировал все данные, которые смог отыскать по поводу этого вида временной слепоты, Чанна, — продолжал он, стараясь, чтобы его голос звучал доверительно. «Я отдал бы все, что угодно, за то, чтобы обнять тебя и утешить, но единственное, что есть в моем распоряжении, — это голос. Поговори со мной, Чанна». — Представим худший вариант развития событий: ты все равно сможешь видеть — через мои сенсоры. Не забывай об этом, Чанна. А я действительно очень хорошо вижу: все и везде, где хочу!
Она оцепенела, а потом его откровенные слова прервал ее непривычно визгливый голос:
— Симеон, прекрати меня… А ты действительно можешь сделать это?
— Конечно, — ответил он, удивленный и раздраженный одновременно. — Но ты же сама это прекрасно знаешь. Ведь ты пользуешься моими сенсорами уже две недели!
У нее буквально отвисла челюсть, но потом на дрожащих губах появилась улыбка.
— Так, значит, это все, что мне остается, да? — спросила она упавшим голосом. После минутного молчания она добавила, пожалев о собственных словах: — Я прошу у тебя и у всех остальных прощения за то, что вела себя как последняя плакса!
— Ну, по крайней мере, тебе пришлось согласиться с этим.
— Но я не хотела срывать зло на тебе.
— Ах, в этом дело? Если бы ты этого не делала, у меня не было бы возможности сострить. Не отказывайся от этой привычки, моя Чанна.
Ее улыбка стала шире.
— Теперь, уж конечно, не буду.
— Потому что тебе нравится, когда тебе бросают вызов. А я, кстати, в этом самый лучший партнер.
— И такой скромный.
— Такой умный и интеллигентный, — напомнил он ей.
— И такой привлекательный.
— Ты действительно так считаешь?
— О да, — ответила она. — Мне особенно нравится твой дуэльный шрам, такой тонкий штрих.
— Спасибо, — обрадовался он. — Ты первая, кто сказал о нем. Я много лет ждал, пока кто-нибудь спросит об этом. Многие думают, что это просто грязь на линзах проектора.
Она ухмыльнулась.
— Он прекрасно сочетается с бейсболкой.
Он неуверенно запнулся:
— М-м-м?
— Да, действительно, — заверила она его. — Этот портрет на проекции превосходно отражает твои отличительные черты. Он ведь создан не на основе детального хромосомного исследования, так?
— Нет, — ответил он, добавив в голос нотку смеха. — Это я, каким я хотел стать. Мне было бы ужасно неприятно, если бы тот неразвившийся зародыш имел скошенный подбородок и большой нос, так что я и не пытался ничего выяснить. Я Симеон самосозданный!
— Мудро, — согласилась она, — очень мудро.
Дверь открылась — на пороге стоял Амос.
— Чанна! — пылко воскликнул он.
Она, выпрямившись, села на кровати, а губы ее удивленно изогнулись.
— Я думала, ты улетел.
Он бросился к ней и обнял ее.
— Как я мог покинуть тебя? — спросил он, ласково взъерошив ей волосы.
Симеон выругался себе под нос. Дать Амосу возможность свести на нет все его титанические усилия. «Именно тогда, когда мне удалось приободрить ее и вернуть почти нормальное — для нее — настроение».
Чанна подняла руку, нашла лицо Амоса и потянулась вперед, чтобы поцеловать его, улыбнулась, коснувшись уголка его рта, и продвигалась все дальше и дальше, пока не приняла удовлетворившую ее позу.
Когда долгий поцелуй наконец закончился, Амос со вздохом сказал:
— Я тебе нужен.
«Нет, осел! Все, что ей нужно, — пара кружек эля и билет на «Смерть в двадцать первом веке». Были бы у меня руки, ну и надавал бы я затрещин по твоей дурацкой башке».
Чанна ничего не ответила, склонив голову, словно смотрела на Амоса сквозь повязку. Амос улыбнулся ей улыбкой человека, который верит, что может все, — так улыбается тот, кто хочет показать, что способен творить чудеса.
— Я пришел, чтобы пригласить тебя улететь со мной, — сказал он со смехом.
— Да? — словно грезя наяву, спросила она. Они поцеловались вновь, и этот поцелуй длился еще дольше. Чанна, погрузившись в его объятия, вздохнула, как неожиданно испытавший облегчение тяжелобольной, о страданиях которого никто и не подозревал.
— Я люблю тебя, Чанна, — сказал он.
— Я люблю тебя, Симеон, — пробормотала она.
Амос оцепенел. Чанна подняла к нему свое слепое лицо и снова хрипло прошептала:
— Я люблю тебя.
Он убрал руки и отодвинулся. Она, не понимая, что произошло, поворачивала голову из стороны в сторону.
— Амос? В чем дело? Здесь кто-то есть?
— Да, — ответил он ледяным тоном, — тот, кто стоит между нами.
Ничего не понимающая Чанна шарила в воздухе одной рукой — вторая лежала на груди Амоса.
— Кроме нас здесь никого нет. О чем ты говоришь?
— О Симеоне, — он буквально прошипел его имя. — О том, кому ты только что призналась в любви.
Выражение ее лица моментально изменилось, став вместо радостного огорченным.
— Я… я… — смущенно начала она.
— Джентльмены из рода Сьерра-Нуэва никогда не навязываются. Я здесь лишний, — заявил Амос, отбрасывая ее руки и вскакивая на ноги. — Оставляю вас наедине.
Он ушел.
Чанна скинула ноги с кровати и бросилась за ним. Она бежала так быстро, что Симеон не успел предупредить ее, и она врезалась в стену рядом с дверью. Плача, она нашла нужное место, и дверь открылась перед ней.
— Амос! Подожди! — закричала она, и тогда Симеон открыл внешнюю дверь, но она замешкалась на пороге, пытаясь найти точку опоры, и отчетливо услышала, как закрываются двери лифта. — Амос! Не уходи! — закричала она и услышала, как лифт тронулся. Она стояла, прислонившись головой к металлическим дверям и тихо всхлипывая, а слезы впитывались в липкую синтетическую ткань ее повязки.
Внутри спускающегося лифта Амос тоже прислонил голову к стене: в его ушах эхом звучал отчаянный крик Чанны. Почти так же громко, как ее шепот: «Я люблю тебя, Симеон», — но не громче его.
— И куда ты задумал направиться? — спросил его Симеон.
Амос напрягся и заскрежетал зубами.
