– Ладно. Забудь.
Я потянулся погладить ее ладонь, она сердито отдернула руку.
Мы ели молча. Я смотрел в тарелку, перебирал правила, пытаясь понять, где допустил ошибку. Может, я нарушил какое-то табу в отношении денег? У нас отдельные счета, квартиру мы оплачиваем пополам, но при этом часто помогаем друг другу, дарим подарки. Как мне следовало поступить? Снять «Отчаяние» – только ради денег – и лишь потом спросить, как мы можем потратить их сообща?
Может, я нечаянно дал понять, будто жду от нее решений, и таким образом обидел, показав, что не ценю предоставленной мне самостоятельности. Голова шла кругом. По правде сказать, я понятия не имел, что думает Джина. Все так сложно, так ускользающе тонко. И еще я ума не мог приложить, что сказать и как исправить положение, чтобы ненароком его не усугубить.
Через некоторое время Джина спросила:
– И где же будет конференция?
Я открыл рот и тут понял, что не знаю. Пришлось взять ноутпад и быстро посмотреть, что насобирал Сизиф.
– А, вот. В Безгосударстве.
– В Безгосударстве?! – Джина рассмеялась, – Ты – закоренелый враг биотехнологии – полетишь на самый большой в мире биоинженерный коралловый остров?
– Я против плохой биотехнологии. Безгосударство – хорошее.
– Вот как? Скажи это правительствам, которые объявили эмбарго. Ты уверен, что не попадешь в тюрьму сразу, как вернешься обратно?
– Я не буду торговать с анархистами. Я даже не буду их снимать.
– Правильно – анархо-синдикалисты. Хотя они ведь и так себя тоже не называют?
Я сказал:
– Кто «они»? Смотря кого ты имеешь в виду.
– Тебе надо было вставить сюжет про Безгосударство в «Мусорную ДНК». Они процветают несмотря на эмбарго – и все благодаря биотехнологии. Это уравновесило бы говорящий труп.
– Но тогда я не смог бы назвать фильм «Мусорная ДНК», согласись?
– Вот именно, – Она улыбнулась. В чем бы я ни провинился, теперь я прощен. Сердце мое колотилось, как будто я падал в пропасть и в последний миг удержался на краю.
Десерт напоминал по вкусу картон со снегом, но перед уходом мы честно ответили на вопросник в настольном компьютере.
Мы пошли по Джордж-стрит на север, к Мартин-плейс. Здесь в здании старого почтамта расположился ночной клуб под названием «Сортировочная». Играла зимбабвийская музыка «ньяри», многоуровневая, гипнотическая, ритмичная, но никогда – метрономическая; обрывки мелодий отпечатывались в мозгу, как следы от ногтей на коже. Джина танцевала самозабвенно, музыка, по счастью, гремела так, что разговаривать было практически невозможно. В этом бессловесном мире я мог не бояться, что снова ее обижу.
Мы ушли во втором часу, в поезде на Иствуд сидели в уголке и целовались, словно подростки. Интересно, как поколение моих родителей водило в таком состоянии свои обожаемые автомобили? (Плохо, надо думать.) Дорога до дома заняла десять минут и показалась слишком короткой. Мне хотелось, чтобы все разворачивалось как можно медленнее. Чтобы это заняло часы.
По пути от станции мы все время останавливались, а на пороге стояли так долго, что охранная система даже спросила, не забыли ли мы ключи.
Когда мы разделись и повалились на кровать, у меня поплыло перед глазами. Сперва подумал, это от желания. Только когда руки начали неметь, я понял, что происходит.
Я перебрал с блокаторами мелатонина, истощил резервы той области гипоталамуса, которая отвечает за бодрствование. Взял в долг непозволительно много времени, и плато резко пошло вниз.
Я сказал в ужасе:
– Сам не верю. Извини.
– За что?
(Я все еще был в полной боевой готовности.)
Я заставил себя сосредоточиться, дотянулся до фарма-блока и нажал кнопку.
– Дай мне полчаса.
– Нет. Пределы безопасности…
– Пятнадцать минут, – взмолился я, – Жизненная необходимость.
Фармаблок помолчал, сверился с охранной системой.
– Никакой жизненной необходимости нет. Ты в постели, дому ничто не угрожает.
– Я тебя сломаю. В металлолом сдам.
Джину такой поворот событий скорее насмешил, чем раздосадовал.
– Вот видишь, что бывает, когда идешь против природа? Надеюсь, ты не снимаешь нас для «Мусорной ДНК»?
Ехидная, она была еще в тысячу раз желанней, но сон уже наваливался на меня. Я пролепетал жалобно:
– Ты меня простишь? Может быть, завтра?..
– Ну уж нет. Завтра я работаю до часа ночи. И ждать не собираюсь, – Она взяла меня за плечи и перекатила на спину, сдавила коленями бока.
Я протестующе засопел. Она наклонилась и нежно поцеловала меня в губы.
– Ну же! Ты ведь не хочешь потерять такую редкую возможность?
Она нашла его рукой, погладила; я чувствовал, как он отзывается на ее касание, но уже сам по себе, а не как часть моего тела.
Я пробормотал:
– Насильница. Некрофилка.
Мне хотелось произнести длинную прочувствованную речь о сексе и общении, но Джина явно решила заранее опровергнуть мой главный тезис.
– Это значит «да» или «нет»?
Я понял, что не сумею открыть глаза.
– Валяй.
Дальше началось что-то смутно приятное, однако восприятие постепенно гасло, тело качалось на волнах.
Я слышал, как голос за световые годы отсюда нашептывает что-то о «сладких снах».
Сам я падал во тьму, без чувств, без ощущений. Мне снилось, что я погружаюсь в океан.
Тону в пучине вод. Один.
Я слышал, что Лондон сильно пострадал от внедрения сетей, но, в отличие от Сиднея, не превратился окончательно в город-призрак. Развалины здесь гораздо обширнее, но используются куда более бережливо; даже последние небоскребы из стекла и алюминия, выстроенные на рубеже тысячелетий для банкиров и биржевиков, и «высокотехнологичные» типографии, совершившие «революцию» в издании газет (прежде чем стать окончательно ненужными), объявлены «памятниками истории» и взяты под крылышко туристической индустрии.
Впрочем, у меня не было времени посещать притихшие склепы Бишопсгейта и Уоппинга. Я сразу пересел на самолет до Манчестера, заранее предвкушая, что увижу много интересного. Сизиф подготовил короткую историческую справку, и я прочел, что к двадцатым в городе сложилось исключительно благоприятное соотношение между ценами на недвижимость и стоимостью коммунальных услуг. В итоге сюда потянулись с юга тысячи компаний, занятых в информационной сфере, – те, чьи служащие работали на дому и связывались через сеть с маленьким центральным офисом. Промышленный подъем затронул и академическую науку; сейчас Манчестерский университет признан ведущим как минимум в десятке научных направлений, включая нейролингвистику, неопротеиновую химию и самые современные методы медикографии.
