– Искомая мозговая структура занимает небольшую область в левой передней доле. Отдельные детали описания конкретных людей рассеяны по всему мозгу, как и прочие воспоминания; но в этой структуре они автоматически соединяются и интерпретируются. Если она повреждена, человек все равно видит и запоминает чужие действия – однако не понимает их значения. Он не делает «очевидных» умозаключений, у него не возникает немедленных толкований.
Вновь появилась карта мозга, на сей раз с темным пятном. Она сменилась функциональной диаграммой – явно нарушенной, с красными пунктирами на месте разорванных связей.
Рурк продолжал:
– Структура, о которой идет речь, вероятно, начала эволюционировать в человеческую сторону у приматов, хотя в зачаточном виде присутствует уже у первых млекопитающих. Впервые ее обнаружил и изучил – на примере шимпанзе – нейробиолог Ламент в 2014-м. Несколько лет спустя ее нашли и в человеческом мозгу. Вероятно, главное назначение области Ламента – сделать возможным обман. Благодаря ей вы догадываетесь, как воспринимают вас другие, и прячете свои истинные намерения. Если вы умеете прикинуться угодливым помощником, вам легче украсть еду или переспать с чужой самкой. Однако, едва такая возможность возникла, естественный отбор неизбежно выработал и противоядие: те, кто научился различать обман, оказались более жизнестойкими. Как только люди изобрели ложь, пути назад не осталось. Снежный ком мог только расти.
Я сказал:
– Значит, полный аутист не умеет лгать и не видит, когда лгут ему. А частичный?
– Одни умеют, другие – нет. Это зависит от конкретного нарушения. Мы не все одинаковые.
– Ясно. Так что с контактами?
Рурк отвел взгляд – казалось, ему больно говорить на эту тему; однако продолжал ровным голосом, словно записной оратор, твердящий заученную речь:
– Моделируя других людей, можно не только обманывать, но и сотрудничать. Сопереживание сплачивает общество на любом уровне. Однако, по мере того как первобытные люди постепенно переходили к относительной моногамии, росла роль совокупности мозговых процессов, отвечающих за отношения внутри пары. Способность сопереживать половому партнеру получила особый статус: его жизнь, при определенных условиях, так же важна для сохранения ваших генов в потомстве, как и ваша собственная.
Разумеется, большинство животных инстинктивно защищает детенышей и брачного партнера, доходя в этом до самопожертвования; альтруизм – древнейшая поведенческая модель. Но как совместить инстинктивный альтруизм с человеческой самостью? Как получилось, что зрелое «я», растущая привычка оценивать любое действие с точки зрения своих интересов не заслонила все остальное?
Ответ таков: эволюция изобрела взаимопонимание. Оно позволяет перенести некоторые – или даже все – черты, ассоциируемые с драгоценным эго – моделью себя, – на модели других людей. Не просто позволяет – делает это приятным. Удовольствие усиливается сексом, но, в отличие от оргазма, им не ограничивается. Оно даже не ограничивается половыми партнерами. Взаимопонимание – это вера, что вы знаете своих любимых почти как себя.
Слово «любимые» среди всей этой социобиологии прозвучало ошарашивающе, однако Рурк употребил его без всякой иронии, без нарочитости, словно язык эволюционной теории органично сливается для него с языком чувств.
Я спросил:
– И даже частичный аутизм делает это невозможным? Вы не можете моделировать других настолько, чтобы понять?
Рурк явно не доверял коротким ответам.
– Опять-таки, мы не одинаковы. Некоторые могут моделировать достаточно точно, во всяком случае, не хуже других, но не получают от этого удовольствия. Те сегменты области Ламента, благодаря которым большинство людей радуются взаимопониманию, ищут его, у них отсутствуют. Их считают «холодными», «заносчивыми». А бывает и наоборот: люди ищут взаимопонимания, но настолько ошибаются в своих оценках, что не находят. Им либо недостает общественных навыков, чтобы создать устойчивую семью, либо, если они настолько умны и изобретательны, чтобы обойти социальные проблемы, сам мозг оценивает модель как ошибочную и отказывается получать радость. Тяга никогда не удовлетворяется, потому что ее в принципе невозможно удовлетворить.
Я заметил:
– Сексуальные отношения вообще трудны. Есть мнение, что вы придумали себе неврологический синдром нарочно, чтобы уйти от ответственности, с которой сталкивается каждый.
Рурк опустил глаза в пол и снисходительно улыбнулся.
– А надо просто взять себя в руки и приложить больше стараний?
– Или это, или позволить аутотрансплантам выправить отклонение.
Можно без вреда для мозга взять из него небольшое количество нейронов и глиальных клеток, вернуть их в эмбриональное состояние, размножить в пробирке и впрыснуть в поврежденную область. Эмбриональные гормоны введут клетки в заблуждение, и те, поверив, что находятся в формирующемся мозгу, попытаются заново выстроить недостающие синаптические связи. У полных аутистов такое лечение редко дает результат, но у людей с небольшими зазорами выздоровление наступает в сорока процентах случаев.
– «Добровольные аутисты» не против такого варианта. Мы боремся лишь за то, чтобы нам разрешили другой выход.
– То есть увеличить зазор?
– Да. Вплоть до полного удаления области Ламента.
– Зачем?!
– Опять-таки, вопрос сложный. У всякого своя причина. Во-первых, мы хотим иметь возможно более широкий выбор. Как транссексуалы.
Рурк имел в виду другую операцию на мозге, которая в свое время тоже наделала шума: НКП. Невральную коррекцию пола. Уже почти сто лет люди, рожденные с несоответствием психологического гендера физиологическому, могут изменять свое тело, причем год от года операции делаются совершеннее. В 20-х нашли другое решение: изменять пол мозга, подгонять существующую в нем схему тела под реальную. Многие – среди них заметное число транссексуалов – бурно протестовали против легализации НКП, опасаясь, что операцию будут делать принудительно или в младенческом возрасте. Однако к сороковым годам страсти улеглись, и возможность стала вполне законной: примерно двадцать процентов транссексуалов прибегают к ней по собственной воле.
Снимая «Половой перебор», я интервьюировал и тех и других. Один, родившийся с женским телом и после операции превратившийся в эн-мужчину, захлебывался от восторга: «Это оно! Это мое! Я свободен!» Другая – выбравшая НКП– взглянула в зеркало на свое не измененное лицо и заявила: «Такое ощущение, будто я очнулась от сна, от галлюцинации, и вижу себя такой, какова я есть». Судя по реакции зрителей на «Половой перебор», аналогия Рурка вызовет самое горячее сочувствие – если я оставлю ее в окончательной редакции.
