Казалось, что ствол дерева шевелится.
— Это мачос ползают по нему, — проговорила Уанда.
— Нет, не мачос, — сказал Хьюмэн.
— Триста двадцать, — сообщил Мандачува.
— Маленькие братья, — пояснил Эрроу.
— И маленькие матери, — добавил Капс.
— И если ты навредишь им, — предупредил Листоед, — мы убьем тебя просто так, не посадив, и сломаем твое дерево.
— Мы им не навредим, — заверил Эндер.
Свинки не двигались. Они ждали и ждали, пока наконец кто-то не зашевелился возле самого большого дома, почти напротив них. Это была свинка, правда, больше, чем все, которых они до сих пор видели.
— Жена, — пояснил Мандачува.
— Как ее зовут? — спросил Эндер.
Свинки повернулись и уставились на него.
— Они не говорят нам своих имен, — сказал Листоед.
— Если у них вообще есть имена, — фыркнул Чашка.
Хьюмэн притянул к себе Эндера и зашептал ему на ухо:
— Мы называем ее Крикливая. Но только если никто из жен не слышит.
Самка посмотрела на них и пропела — больше никак нельзя было охарактеризовать ласкающий слух поток слов — предложение или два на «языке жен».
— Она зовет тебя, — перевел Мандачува. — Тебя, Глашатай.
— Одного? — спросил Эндер. — Я бы предпочел пойти с Уандой и Элой.
Мандачува громко сказал что-то на «языке жен» булькающим голосом, который нельзя было сравнивать с музыкальным голосом самки. Крикливая ответила еще одной короткой песней.
— Она говорит: «Конечно», — сообщил Мандачува. — Она говорит: «Они же тоже самки, так ведь?». Она не очень разбирается в различиях между людьми и нами.
— И еще, — сказал Эндер. — Нужен кто-то из вас для перевода. Или она говорит на старке?
Мандачува передал просьбу Эндера. Ответ был коротким, и Мандачуве он не понравился. Он отказался переводить его, но Хьюмэн объяснил:
— Она говорит: «Вы можете взять любого переводчика, при условии, что это буду я».
— Тогда мы хотели бы, чтобы ты был нашим переводчиком, — сказал Эндер.
— Ты должен первым вступить на место, где рождаются, — сказал Хьюмэн. — Это тебя пригласили.
Эндер вышел на открытое пространство и пошел в лунном свете вперед. Он слышал, что Эла и Уанда следуют за ним, а за ними топает Хьюмэн. Теперь он видел, что Крикливая была не единственной самкой здесь. В каждой двери было видно по несколько лиц.
— Сколько их? — спросил Эндер.
Хьюмэн не ответил. Эндер повернулся к нему.
— Сколько здесь жен? — спросил он еще раз.
Хьюмэн опять не ответил. Крикливая что-то пропела опять, громко и властно. И тогда Хьюмэн перевел:
— В месте, где рождаются, Глашатай, можно говорить, только если жены тебя спрашивают.
Эндер спокойно кивнул, затем повернулся и пошел туда, где на краю поляны ждали свинки-самцы, за ним последовали Уанда и Эла. Он слышал, как Крикливая что-то поет за его спиной, и понимал, почему самцы называли ее так — от ее голоса дрожали деревья. Хьюмэн догнал его и потянул за одежду.
— Она спрашивает, почему ты уходишь, хотя тебе никто не разрешал. Глашатай, это очень плохо, она очень рассержена.
— Скажи ей, что я пришел не для того, чтобы командовать, и не для того, чтобы выполнять команды. Если она не хочет разговаривать со мной, как с равным, я не могу разговаривать с ней, как с равной.
— Я не могу сказать ей этого, — сказал Хьюмэн.
— Тогда она никогда не узнает, почему я ушел.
— Это большая честь, когда тебя приглашают к женам!
— Это большая честь, когда их посещает Глашатай Мертвых.
На несколько секунд Хьюмэн замер, затем повернулся и заговорил с Крикливой.
— Я надеюсь, вы знаете, что делаете, Глашатай, — прошептала Уанда.
— Я импровизирую, — сказал Эндер. — И как у меня получается?
Она не ответила.
Крикливая вернулась в большой деревянный дом. Эндер повернулся и опять пошел к лесу. Вновь зазвенел ее голос.
— Она приказывает тебе подождать, — перевел Хьюмэн.
Эндер, не сбавляя шага, прошел мимо группы свинок-самцов.
— Если она попросит меня вернуться, я могу вернуться. Но ты должен сказать ей, Хьюмэн, что я пришел не для того, чтобы командовать или выполнять команды.
— Я не могу сказать это, — упирался Хьюмэн.
— Почему? — спросил Эндер.
— Дайте я попробую, — вмешалась Уанда. — Хьюмэн, ты не можешь сказать, потому что боишься, или потому, что для этого нет слов?
— Нет слов. Мы не можем сказать, что брат приказывает жене или что жена просит брата, только наоборот.
Уанда улыбнулась Эндеру.
— Дело не в нравах, Глашатай, — в языке.
— Разве они не понимают твой язык, Хьюмэн? — спросил Эндер.
— В месте, где рождаются, нельзя говорить на «языке братьев», — ответил Хьюмэн.
— Скажи, что мои слова нельзя перевести на «язык жен», только на «язык братьев», и скажи ей еще, что я прошу, чтобы тебе было разрешено переводить мои слова на «язык братьев».
— От тебя одни проблемы, Глашатай, — сказал Хьюмэн. Он повернулся и заговорил с Крикливой.
Внезапно поляна наполнилась звуками «языка жен», не меньше десятка разных песен, как будто на распевке хора.
— Глашатай, — сказала Уанда, — вы нарушили почти все правила практической антропологии.
— И какие я пропустил?
— Единственное, что я могу сейчас придумать, — это то, что вы до сих пор никого из них не убили.
— Ты забываешь об одном, — возразил Эндер. — Я не ученый, который пришел изучать их. Я посланник, который пришел заключить с ними договор.
Так же неожиданно жены умолкли. Крикливая вышла из своего дома и прошла на середину поляны, встав совсем рядом с огромным деревом. Она запела.
Хьюмэн ответил ей на «языке братьев». Уанда тихо переводила суть сказанного:
— Он рассказывает то, что вы сказали, что вы пришли как равный.
И опять жены заговорили все враз.
— Как, по-твоему, они отреагируют? — спросила Эла.
— Откуда я знаю? — ответила Уанда. — Я бываю здесь так же часто, как и вы.
— Я думаю, что они поймут и примут меня на этих условиях, — сказал Эндер.
— Почему вы так думаете? — спросила Уанда.
— Потому что я спустился с неба. Потому что я Глашатай Мертвых.
— Только не воображайте себя великим белым богом, — сказала Уанда. — Это не всегда хорошо кончается.
— Ну, я не Писарро, — сказал Эндер.
В его ухе раздался тихий голос Джейн:
— Я начинаю немного понимать «язык жен». Основы «языка братьев» были описаны в заметках Пипо и Либо. Очень помогает своим переводом Хьюмэн. «Язык жен» тесно связан с «языком братьев», но он кажется архаичнее, ближе к корням — больше старых форм, и к тому же все формы Жена-к-Брату находятся в повелительном наклонении, а формы Брат-к-Жене — в просительном. Женское слово, обозначающее братьев, связано с мужским словом мачос. Если это язык любви, то удивительно, как они ухитряются размножаться.
Эндер улыбнулся. Было приятно слышать опять голос Джейн, знать, что он может рассчитывать на ее помощь.
Он понял, что Мандачува задал Уанде какой-то вопрос, на который она шепотом отвечала:
— Он слушает, что говорит камень в его ухе.
— Это Королева? — спросил Мандачува.
— Нет, — ответила Уанда. — Это…
Она с трудом подобрала слово.
— Это компьютер. Машина, умеющая говорить.
— А можно и мне такой? — спросил Мандачува.
— Позже, — ответил Эндер, избавив Уанду от необходимости придумывать ответ.
Жены замолчали, и опять слышен был только голос Крикливой. И тут же братья возбужденно зашевелились.
— Она говорит на «языке братьев», — прошептала Джейн.
— Это великий день, — торжествовал Эрроу. — Жены говорят здесь на «языке братьев». Такого еще не было.
— Она приглашает тебя подойти, — перевел Хьюмэн. — Приглашает, как сестра брата.
Эндер немедленно вышел на поляну и подошел к ней. Хотя она была выше братьев, она все равно была на полметра ниже, чем Эндер, поэтому ему пришлось опуститься на колени, чтобы их глаза были на одном уровне.
— Я благодарен за доброе отношение ко мне, — сказал Эндер.
— Это я мог бы сказать и на «языке жен», — заметил Хьюмэн.
— Все равно, скажи это на своем языке, — сказал Эндер.
Хьюмэн перевел. Крикливая протянула руку, коснулась гладкой кожи его лба, колючей щетины на подбородке; она прижала палец к его губам, и он закрыл глаза, но не вздрогнул, когда она осторожно положила палец на его глаз.
Она заговорила.
— Ты — святой Глашатай? — перевел Хьюмэн, а Джейн тут же поправила:
— Он добавил слово «святой».
Эндер посмотрел Хьюмэну прямо в глаза.
— Я не святой, — ответил он.
Хьюмэн оцепенел на мгновение.
— Скажи ей.
Какое-то время он был в смятении; затем, очевидно, решил, что из этих двоих Эндер менее опасен.
