Мраморный пилот, пристегнутый мраморным ремнем к креслу, высился над яркой улицей, разделяя своим постаментом встречные потоки машин. Перед ним, подобно небесной арке Млечного Пути, висел ажурный пешеходный мостик, переброшенный через магистраль. На мостике стоял человек и смотрел на свое мраморное изображение. Вокруг бурлила праздничная толпа. Мало кому могло прийти в голову, что на мостике против собственного памятника стоит герой дня, космонавт Роман Ратов, вернувшийся из Вечного рейса. Праздник по этому поводу был общим на всех континентах. И по новой традиции, люди в знак радости, встречаясь, обменивались букетами цветов. Цветы лежали и у подножия памятника с надписью: "Сыну Земли Ратову, не вернувшемуся из космоса". Вглядываясь в мраморные черты лица, Роман Васильевич видел не себя, а своего Арсения, который улетел в звездный рейс и, по крайней мере, при жизни отца не вернется. И словно нарочно, на памятнике не стояло имени Ратова, и теперь, когда Роман Ратов возвратился, мраморный космонавт как бы стоял в память уже Арсения, и об этом будто говорили даже слова: "Сыну... Ратову, не вернувшемуся из космоса". Вернется ли он когда-нибудь? Как много всего произошло с тех пор на Земле! Построена глобальная радиоантенна, улетели два звездолета, открыта вакуумная энергия, Объединенный мир идет по избранному пути. Все мог предполагать Роман Васильевич, все, кроме того, что его сын, не принятый при нем в космонавты, улетит в звездный рейс. Как надеялся Роман Васильевич обнять сына!.. Ему первому он адресовал радиограмму вслед за официальным рапортом по радио о возвращении. О нем думал он и весь долгий обратный путь к Солнечной системе, о нем думал он и в минуту, когда приближались к неуправляемому кораблю три загадочных диска. Никто тогда не мог угадать, что произойдет. Появятся ли перед людьми неведомые братья по разуму в виде человекоподобных существ, безобразных, но мыслящих спрутов или же причудливых разумных машин? И что ждет людей от этой встречи? Гибель? Плен? Но то, что произошло, не мог предвидеть никто! Три диска, вплотную подлетев к кораблю, соприкасаясь ободами, образовали правильную геометрическую фигуру. Нос земного корабля оказался в отверстии, которое получается, если сложить три одинаковые монеты шатром. Три диска как бы обняли корпус корабля. Внезапно все три космонавта ощутили почти забытую ими тяжесть и неловко повалились на переднюю переборку, ставшую полом. Роман Васильевич больно ушибся и сидел теперь между циферблатами приборов, смотря на товарищей. У всех были растерянные лица. - Ни рукой, ни ногой пошевелить не могу, - пожаловался Валерий. - Совсем мы обмякли, - указал на прибор Каратун. - Ускорение-то точно равно ускорению земной тяжести. Должно быть, "они" знают, что делают. "Они" действительно знали, что делали. Прильнув к кораблю, диски составили с ним одно целое. Продолжали торможение. Роман Васильевич, превозмогая боль, поднялся на ноги: - Всем лежать, не двигаться. Привыкайте к тяжести. Неизвестно, что будет дальше. Я все же постараюсь еще раз связаться с ними по радио. Не может быть, чтобы даже сейчас "они" не ответили. И он полез, хватаясь за скобы на стене, в оказавшуюся теперь над головой радиорубку. Но "они" не ответили. Или радио не работало? В первые же минуты торможения мимо корабля промчалось облако потерянного топлива, лишь часть которого Ратову с Каратуном удалось вернуть в баки. Облако продолжало путь, уготованный кораблю в Вечном рейсе. Но корабль теперь отставал от своего шлейфа с возрастающей скоростью свободно падающего тела. Роман Васильевич отметил время торможения, вычисляя изменение скорости корабля относительно Солнечной системы. Скорость убывала. Очевидно, пилоты дисков хорошо знали, чей корабль они отыскали в космосе и каковы привычные условия его обитателей. Однако сами земные космонавты долго не могли привыкнуть к "привычным земным условиям". Перебираться из одного отсека в другой теперь можно было лишь при помощи скоб, напоминавших шведскую стенку гимнастического зала. В кормовой отсек, где находилась "машина пищи", нужно было взбираться, как по пожарной лестнице на десятый этаж. У космонавтов было ощущение, что они разгоняются ввысь, кормой вперед. К концу вторых суток гашения скорости, с которой летел корабль, космонавты несколько привыкли к обретенной вновь тяжести и с трудом, но все же лазили из одного этажа ракеты в другой. Звезды были видны лишь с кормы. Иллюминаторы носовой рубки были закрыты прильнувшими к кораблю тремя дисками, так же как и боковые иллюминаторы. Днища дисков казались металлическими с серебристым отливом и в месте соприкосновения с ракетой, очевидно, были эластичными. Они светились красноватым светом. Никаких дюз, отверстий или окон в днищах не было. И никто из загадочных космических пилотов за все это время не показался в космосе. И никто не ответил ни на один радиопризыв. По существу, инопланетные корабли поступали по отношению к земной ракете, потерявшей управление, совершенно так же, как дельфины помогают в море тонущему человеку, подставляя ему свои спины и доставляя его к берегу. Уже давно скорость, уносившая корабль от Солнца, была погашена. Но диски не улетели, они начали все с тем же ускорением, равным ускорению земной тяжести, разгонять корабль в обратном направлении, к Солнечной системе. Серебристый корабль-матка все время находился в пределах видимости и будто вел наблюдение за "операцией", но не приближался. Космонавты уже привыкли к своим дискам-спутникам и даже надеялись, что они вместе с ними долетят до родной планеты. Но снова ошиблись. Диски разогнали корабль Ратова кормой вперед точно до той же скорости, с какой он улетал от Солнца, и покинули его. Тяжесть сразу исчезла. Каратун не удержался и повис в воздухе, беспомощно двигая руками и ногами. Валерий ухватил его за ногу и помог встать на пол, к которому прилипли его магнитные подошвы. Серебристая сигара корабля-матки еще виднелась вдали. Диски подлетели к ней и исчезли. Потом скрылась и сама сигара, как бы растворившись в звездной туманности. Корабль Романа Ратова возвращался из Вечного рейса, везя волнующую весть о гуманности чужепланетного разума. Но Роман Ратов не мог сразу радировать об этом на Землю: он знал, что не было на Земле столь чутких приемников, которые могли бы уловить его изчезающе-слабый радиосигнал, а о существовании глобальной радиоантенны даже не подозревал. Как отличался теперь обратный путь корабля Ратова от угнетающего Вечного рейса! Надежда на возвращение давала силу и бодрость. Неузнаваемым стал Валерий Снастьин. Жизнерадостный, веселый, он искал применения своей энергии, придумывал множество экспериментов, раскрывающих тайны космического пространства, которое кажется пустым только невеждам. Валерий восхищал Романа Васильевича. Снастьин придумал интереснейший прибор, использующий космический вакуум для исследования физических свойств микрочастиц. Физики Земли не могли и мечтать о столь глубоком вакууме, какой был теперь в распоряжении Снастьина. Роман Васильевич по-прежнему играл в шахматы с Каратуном. Но если прежде это было основным смыслом их существования, то теперь матч из пятисот партий доигрывался ради необходимого отвлечения. Приобщился к шахматам и Валерий, не хотевший слышать о них, пока корабль улетал от Солнца. Солнце теперь становилось все ярче. Через светофильтр оно уже казалось небольшим диском. Роман Васильевич послал на Землю радиорапорт о случившемся с кораблем, а потом личную радиограмму Арсению. Весь Объединенный мир был взволнован сообщением о возвращении космонавтов из Вечного рейса. Однако корабль, оставшийся неуправляемым, самостоятельно не мог подлететь к Земле. Нужна была спасательная экспедиция. Ее послали заокеанские страны Объединенного мира.
