Карабкаясь на возвышенности Каргава, караван делал краткие, но частые остановки в придорожных гостиницах, чтобы перекусить. Выйдя как-то в полдень из одной из них, мне удалось впервые окинуть взглядом всю протяженность каравана, последние машины которого были еще у подножия холмов. Мы видели и Костор, вздымавшийся на четыре мили от подножия до вершины; огромный размах его западного склона скрывал пики к северу от него, некоторые из них поднимались на высоту в тридцать тысяч футов. К югу от Костора в бесцветном небе, сменяя друг друга, шли один за другим сверкающие снегом и льдом пики; я насчитал их тринадцать, пока они не слились в мерцающую белизну, уходящую далеко к югу. Водитель назвал мне имена всех тринадцати и с дружеской улыбкой, стараясь напугать меня, поведал мне истории о лавинах, о машинах, которые сбрасывались с дороги горными ветрами, о командах «снежных плугов», которые неделями были погребены под чудовищной тяжестью снегов и так далее. Он красочно описал мне сцену, которую видел собственными глазами, как машина перед ним, забуксовав, сорвалась в тысячефутовый обрыв, и, что интересно, он запомнил плавность, с которой она падала. Потребовался целый день, чтобы спуститься в пропасть, и он был очень рад увидеть на дне ее сорокафутовый снежный сугроб, в котором беззвучно исчезла машина.
Когда настал Третий Час, мы остановились на обед в большой гостинице, в обширных помещениях которой горели огромные камины, а под нависающими стропилами залов стояли столы, заваленные хорошей снедью, но мы решили не оставаться тут на ночь. Мы спешили (конечно, в кархидском понимании слова) быть первыми в этом сезоне на Штормовом Берегу Перинга, чтобы снять сливки рынка. Аккумуляторы машин были перезаряжены, новая смена водителей заняла свои места, и мы двинулись. Одна машина из каравана заключала в себе спальные места — но только для водителей. Кроватей для пассажиров не было. Я провел ночь, скорчившись на жестком сиденье в холодной кабине, когда мы сделали лишь одну остановку на ужин в маленькой гостинице высоко в горах. Кархид — не та страна, где можно ждать комфорта. Когда солнце клонилось к закату, я проснулся и увидел, что вокруг нас нет ничего, кроме камней, льда, слепящего света и узкой дороги впереди, которая серпантином взбиралась все выше и выше. Я подумал, передернувшись, что в подобных местах такие вещи, как скажем, уютная старушка или мурлыкающий кот вполне могут заменить собой комфорт в привычном понимании слова.
Среди этих вздымающихся стен из снега и гранита гостиниц больше не встречалось. Ко времени обеда все машины, неторопливо подъезжая, останавливались одна за другой у заснеженного склона, поднимавшегося под углом в тридцать градусов, все вылезали из кабин и собирались у «спальника», где уже были готовы тарелки с горячим супом, ломти сухих земляных яблок и горькое пиво в кружках. Мы стояли бок о бок, топчась в снегу, жадно поедая нашу еду и питье, повернувшись спинами к резкому ветру, который бросал в нас охапки сухого снега. Затем мы снова расселись по машинам и двинулись вперед и вверх. К полудню на перевале Вехот, примерно в 14 тысяч футов, было 82 градуса по Фаренгейту на солнце и 13 в тени. Электрические двигатели работали столь тихо, что был слышен отдаленный гул лавины, сорвавшейся в ущелье примерно в двадцати милях от нас.
Когда миновал полдень, мы оставили за собой вершину Эскар (15200 футов). Глядя на южные склоны Костора, на которые мы карабкались весь бесконечный день, я заметил в четверти мили или около того странное каменное образование над дорогой, напоминающее очертаниями замок.
— Видишь там наверху Крепость? — сказал водитель.
— Это строение?
— Это Крепость Арикостор.
— Но там наверху никто не может жить.
— О, Старики могут. Мне пришлось как-то поздним летом вести караван, который доставлял им пищу из Эренранга. Конечно, десять или одиннадцать месяцев в году они не могут спускаться и подниматься, но их это не волнует. Там наверху семь или восемь Обитателей.
Я смотрел на грубые каменные опоры, взметнувшиеся в величественном одиночестве высоты, и не мог поверить водителю, но постарался не показать ему своих чувств. Если кто-то и может выжить в этом прокаленном морозном воздухе, то только кархидцы.
Дорога круто поворачивала к северу и столь же круто к югу, ползла по самым краям пропастей, потому что восточные склоны Каргава были круче, чем западные: она бесконечными уступами спускалась на плоскогорья, прорезая грубые каменные блоки. К закату мы увидели еле различимую цепочку точек, видимых на фоне огромного белого склона внизу в семи тысячах футов: это был караван, который оставил Эренранг за день до нас. На следующий день, спустившись, мы оказались на том же месте, и так же медленно, не вздымая снежных бурунов, двигались вдоль того же снежного склона, стараясь не вызвать схода лавин. Отсюда нам было видно немного и под собой и над собой — к востоку простирались обширные низменности, испятнанные облаками и тенями от облаков, прорезанные серебряной ниткой реки — Долина Рера.
В сумерках четвертого дня мы достигли Рера. Между двумя городами лежало пространство в тысячу сто миль и стена высотой в несколько тысяч футов, а также две или три тысячи лет. Караван остановился у Западных Ворот, где груз необходимо было перегружать на баржи. Ни один транспорт, ни одна машина не могли показаться в Рере. Он был построен задолго до тех времен, когда в Кархиде появился механический транспорт, примерно за двадцать столетий. В Рере не было улиц. В нем были крытые переходы наподобие туннелей, и летом можно было идти или по ним или по их перекрытиям, как кому нравилось. Дома, острова и Очаги были рассеяны в хаотическом беспорядке, в удивительном смешении, которое внезапно возносилось в виде огромной Башни Ун-Дворца, кроваво-красного цвета и без окон. Построенная семнадцать столетий назад, эта Башня тысячу лет служила домом королям Кархида, пока Аргавен Хардж, основатель династии, не пересек Каргав и не расположился на обширной долине у Западных Водопадов. Все строения в Рере отличаются фантастической массивностью, глубоко утоплены в земле, их не одолеть ни погоде, ни водопадам воды с неба. Зимой ветры с долин выдувают снег из города, но когда его заносит снежная буря, прочищать улицы уже не удается, потому что улиц нет. Жители используют пробитые в камне туннели или пробивают новые в снегу. От домов не остается ничего, кроме крыш, виднеющихся из-под снега, а снежные двери должны располагаться под карнизами или на самих крышах, как чердачные окна. Туннели служат и водостоками во время таяния снегов, и тогда пространства между домами превращаются в озера или каналы, по которым жители Рера ездят по своим делам, используя маленькие ледовые байдарки с веслами. И всегда, в пыльных ли бурях лета, в снежных ли заносах зимы, в весенних ли потоках тающих снегов, над городом высится неподверженная времени красная громада Башни, опустевшее сердце города.
