никто не дружит, а это неправильно, потому что у каждого человека обязательно должен быть друг!
Однажды Том устроил моему сыну ознакомительный перекур марихуаны. Пятнадцатилетний Джим и
его друг начали проявлять интерес к травке. Том, прикинувшись единомышленником в этом деле, раздобыл
самую лучшую забористую дурь, какую только смог найти. Парней рвало так, что ни тот, ни другой больше в
жизни не прикоснулись даже к обычным сигаретам. Об этом уроке взрослой жизни я узнал лишь через два
18
года и был безмерно благодарен «непутевому учителю» за горький опыт.
В семнадцать лет Джим влюбился в красавицу с прохладной северной кровью. Пепельные волосы,
взгляд голубых глаз с поволокой, спортивная фигура. И парень пропал. Ее семья переехала в Бостон из
Финляндии. Полгода Джим буквально жил под ее окнами, не смея подойти и заговорить с богиней своих
грез. Илоне было шестнадцать. И как говорят, не было бы счастья, да несчастье помогло. Однажды он
увидел в парке плачущую Илону. Набравшись смелости, подошел к ней и предложил свою помощь.
Оказалось, что ее младший брат подсел на наркотики. С Джимом на плавание ходил парень, чей старший
брат работал в полиции в отделе по борьбе с наркотиками. Он-то и помог ребятам, накрыв несколько точек
торговли в районе. Илона ответила Джиму взаимностью. Они стали встречаться, и их любовь прожила целых
четыре года. Вместе с ней он отпустил свою юность. О причинах расставания Джим мне никогда не
рассказывал, да, признаться, я и сам не лез к нему в душу с расспросами.
Закончив исторический факультет Гарварда, сын увлекся автогонками. Получил много кубков, но в
двадцать восемь лет попал в серьезную аварию, и это закончилось множественными переломами. Целый
год он провел в клинике, учился заново ходить. В итоге принял решение оставить этот вид спорта и занялся
поставками европейских спортивных машин в Америку.
Я попросил дворецкого принести оставленную на террасе прессу. В надежде, что чтение отвлечет
меня от навязчивых мыслей о мексиканке. Развернув первое попавшееся в руки издание, и уперев в текст
невидящий взгляд, я некоторое время даже верил в то, что действительно занимаюсь чтением. Взгляд снова
и снова пробегал по одной и той же строке. «Черт, получается, что мне придется целых два года терпеть эти
критические дни, перепады настроения и косые взгляды близких мне людей. А может, бросить все дела на
пару лет и махнуть в Грецию? На Крите ждет прекрасный дом, где меня никто не будет рассматривать как
букашку под микроскопом! Отсижусь там до следующей операции и вернусь на Кейп-Код уже полноценным
мужчиной». Я вообразил, как бабушка мексиканки поведет себя после удачной трансплантации, ведь она
по-прежнему будет видеть во мне свою внучку. Однако проявление родственных чувств с ее стороны станет
настоящей пыткой. Как принимать навязчивую любовь и заботу от постороннего для меня человека? Нет,
придется точно бежать!
Я отложил газету. К бортику подплыл слегка запыхавшийся Джим:
– Пап, ты ничего не хочешь мне рассказать? У тебя вид человека, сбившего пешехода и скрывшегося
с места аварии. Кто тебе звонил во время обеда? Я же вижу, что ты чем-то взволнован, – не сводя с меня
подозрительно прищуренных глаз, спросил сын, поднимаясь из бассейна.
Я уже и сам чувствовал необходимость поделиться с Джимом сложившимися обстоятельствами.
– Том нашел донора, но это женщина, – выпалил я и замолчал, позволяя сыну самому представить
масштаб предстоящих перемен с его отцом.
Джим обтирался полотенцем, а услышав новость, замер.
– Что за бред!? Надеюсь, ты отказался? – осторожно спросил Джим.
Я молчал, боясь разочаровать его.
– Пап, ты меня пугаешь! Ты, что, согласился? – Джим просто испепелял меня взглядом.
– Думаю над этим вариантом, однако только с условием, если в дальнейшем будет возможность
сделать операцию по смене пола. Присядь, пожалуйста, – теребя в руках газету, я указал ему на кресло
напротив.
– Папа! Ты себя слышишь? – глаза Джима расширились от возмущения, он почти перешел на крик.
Немного помедлив, он все же сел напротив.
– Примерно так же, как ты сейчас, я отреагировал на предложение Тома, – я чувствовал, что
оправдываюсь перед ним, тем не менее, для меня было важно, чтобы он понял мое нынешнее состояние.
– Я негодовал, мне казалось надо быть подлецом, чтобы предлагать такое! Когда ярость прошла, я
попробовал проанализировать ситуацию. Я жду донора уже восьмой месяц, и это первый, который
соответствовал нашим требованиям. Когда появится второй, одному Богу известно!
Я замолчал, пытаясь справиться с жалостью к самому себе:
– Так не хочется умирать, – чуть слышно сказал я, продолжая перебирать в руках уже порядком
помятую газету, – сердце всё чаще дает сбой. Таблетки практически не выпускаю из рук. Все четыре года я,
как одержимый, вынашиваю свою идею, свою мечту, и будет так глупо, если в итоге так и не успею
воспользоваться ею.
Джим взял меня за руку:
– Пап, вот увидишь, у тебя все получится, только не надо спешить! Не соглашайся на операцию
сейчас! Дождись, когда будут доработаны все прошлые недочеты. К тому времени обязательно найдется
подходящий донор! Ну подумай сам, как ты будешь чувствовать себя в теле женщины? Как мне, твоему
сыну, жить с этим? Постороннюю женщину называть отцом или уж, может, сразу называть тебя мамой? —
Джим начинал опять заводиться. – Да над нами все будут смеяться!
Я понял, что зря рассчитывал на поддержку сына. Его возмущение и насмешки странным образом
19
подтолкнули меня проявить упрямство и поступить по-своему. Тоном, не терпящим возражения, пришлось
прервать его причитания:
– Я не стану отказываться от этого донора! Хотя и даю тебе слово, что постараюсь на максимально
длительный срок отложить операцию. Но, когда наступит та грань, за которой уже может быть поздно, не
задумываясь, соглашусь! Конечно, если к тому времени не появится другой донор.
– Вот увидишь, он появится, – дружески похлопал меня по плечу сын и, поднимаясь из кресла,
добавил: – Поднимусь к себе, надо немного поработать. Через три часа едем в клуб, ты мне обещал! —
сделал он ударение на последних словах, выразительно приподняв одну бровь, давая понять, что мне не
удастся увильнуть.
Сын ушел в дом. А я, наконец, расслабился, удовлетворенный принятым решением, и не заметил, как
организм, измученный ночной бессонницей, без сопротивления сдался в плен сну. Дом находился далеко от
