– Год, может быть два. Гормональная терапия – это очень серьезно, тем более в твоем случае. А
вообще, лучше спроси об этом Дитте, – уверенно ответил Том.
– Это очень долго, – раздосадовано выдохнул я, и немного помолчав, добавил. – Том, оплати
содержание этой девушки в клинике на год вперед. И в дальнейшем, если ее услуги нам не понадобятся, я
хочу, чтоб ты финансировал ее пребывание в больнице.
– Хорошо. Что-то еще?
– Нет. Это всё.
Я бросил телефон на стол и закрыл лицо руками.
Господи! Что же делать? Подай хоть какой-нибудь знак! Хотя о чем это я? Он отмерил мне
положенные годы жизни, а я спорю с ним. Отказываюсь умирать, выкручиваюсь как могу, лишь бы не
встречаться с ним.
Откинувшись на спинку кресла, я отрешенно смотрел на противоположную стену кабинета. Взгляд
зацепился за массивные часы из красного дерева в виде корабельного штурвала. Казалось, весь организм
впал в анабиоз, и лишь мозг лихорадочно прорабатывал возможные варианты своего будущего
существования в женском теле. Я уже представил заголовки газет, смакующих такую новость: «Мистер Харт
теперь стал Мисс Харт!» Начнутся грязные домыслы и сомнения в моей сексуальной ориентации! Всё это
просто неприемлемо для моей репутации!
Может, действительно, стоит проконсультироваться о смене пола с Дитте?
Георг Дитте. К этому человеку я относился с неподдельным пиететом. Светило в области
нейрохирургии и неврологии. Получил ученую степень доктора медицинских наук в Университете
Барселоны. Один из первых врачей в мире, внедривший новые методики микрохирургии и хирургии
спинного мозга. Именно он возглавил мою лабораторию и пригласил остальных специалистов,
необходимых для заявленной научной работы.
Его я нашел в Германии, в Штутгарте. Высоченный и мускулистый, одним словом Человек-гора,
больше напоминающий спортсмена-штангиста, нежели хирурга. Своей фундаментальностью он был похож
на сытого медведя-гризли. От него исходила спокойная сила, которую ощущали все присутствующие рядом.
Он держался всегда отстраненно, словно выстраивал невидимую стену между собой и собеседником. Шутки
отпускал с крайне серьезным, даже грустным видом.
Ему было пятьдесят четыре года, но ни жены, ни детей он не имел. Волк-одиночка, упивающийся
научно-медицинской литературой, и любитель проводить время в тренажерном зале. Дитте говорил
негромким, вкрадчивым голосом. Он не был красавцем, но рост и фактура притягивали к нему женский пол.
Лукавые серые глаза всегда добродушно прищурены. Густая шевелюра темных волос небрежно зачесана
направо так, что не наблюдалось никакого пробора, и даже левый висок отросших волос топорщился вверх.
Аккуратно подстриженные усы добавляли ему лишних пять лет. Георг предпочитал носить джинсы и
непритязательные свитера демократичных марок.
Как истинный ариец, сдержан, педантичен, скуп на проявление эмоций. Двери в мир Дитте были
плотно закрыты для окружающих, и я, уважая его выбор, не пытался заглянуть туда. Он не любил
распространяться о своей личной жизни, но от Тома я знал, что Георг был женат на красивой и взбалмошной
особе. Их брак продержался три года, после чего Дитте в один прекрасный день, после очередной ее
16
истерики, молча собрал вещи супруги и перевез в дом ее родителей. С тех пор он предпочитал одиночество
и избегал женского внимания к своей колоритной персоне. Еще Том рассказывал, что Георг прекрасно
готовит мясо и вообще является гурманом, каких свет не видел.
В юности Дитте лелеял мечту стать пилотом и просто бредил небом и полетами. Втайне от родителей
он с друзьями прыгал с вышки на небольшом парашюте. Однажды один из друзей неудачно приземлился и
получил открытый перелом ноги. Георг оказал ему первую помощь, и вид торчащей наружу кости его
впечатлил настолько, что, вернувшись домой, он засел за книгу по анатомии человека и решил поступать в
медицинский университет. Учеба поглотила его целиком, и мечты о полетах исчезли без следа.
Тихий стук в дверь вывел меня из оцепенения. Стрелки часов подсказали, что я уже сорок минут сижу
неподвижно. В кабинет заглянул Джим:
– К тебе можно?
– Конечно, заходи. Мы же толком еще и не поговорили, – приветливо улыбнулся я.
Джим вошел и, усаживаясь в кресло напротив, заметил рассыпанные по столу таблетки:
– Пап, ты себя хорошо чувствуешь? Выглядишь неважно, бледный какой-то.
Я колебался: передавать ему наш разговор с Томом или нет.
– Ну, в моем положении бледность это нормально, – попытался я отшутиться, чувствуя, что не готов
еще поделиться с сыном новостью. – Рассказывай, что там у тебя с бизнесом в Европе? По телефону ты был
чрезмерно лаконичен.
– С бизнесом всё идет так, как и должно быть! – безмятежно улыбнулся сын. – В двадцатых числах
приходит новая партия «Ferrari berlinetta», через месяц лечу обратно, есть еще пара контрактов, требующих
более тщательной проработки. Слушай, звонил Шон Бирн – парень с моего курса, ну, ты должен его
помнить, рыжий такой, он еще свалился в бассейн на моем двадцатилетии. В него одно время была
влюблена наша Джес.
Я кивнул, поняв, о ком именно идет речь, хотя подсказка, что в него была влюблена Джес, могла
заставить меня пару дней вспоминать этого Шона.
– Он сегодня женится на какой-то юной красотке, – продолжил Джим. – Ужасно не хочу ехать туда
один. Может, составишь мне компанию, я его уже предупредил, Шон будет рад тебя видеть. Поедем вместе,
а? – с мольбой в глазах Джим ждал ответ.
Я поморщился и с виноватой улыбкой покрутил головой из стороны в сторону, что означало «ни за
что».
– Там будут Сендлеры, Кевин Абель, Джон Боггарт, пап, ну ты же с ними отлично ладишь, —
продолжал настаивать сын.
– Да уж, просто террариум единомышленников. Меня же там на части разорвут! – оправдывался я.
– После моего публичного заявления пришлось отключить телефон. Думаю, все эти старые денежные
мешки уже в мечтах устроили кастинг на лучшее тело донора для себя. Теперь им не терпится узнать, когда
же я, наконец, лягу под нож, чтобы посмотреть, что из этого получится.
– Ты прекрасно знал, что тебя ждет! Я тебе говорил, что ты спешишь! – сверкнув глазами, повысил
голос сын, пользуясь возможностью упрекнуть меня. Джим был вспыльчив, как и я, но также легко остывал.
– Открытия в области медицины это замечательно! Но зачем самому становиться подопытным кроликом,
отец? Можно найти пару безнадежно больных и прооперировать для начала их, – с мольбой глядя на меня,
