Я заплатил, но только при условии, что он найдет нам место, что он и сделал. Место было одно, и я галантно уступил его Флоранс, а сам вернулся исполнять роль консьержа у представительской уборной.
Мы сошли с поезда в Ла-Рошель и отправились запихивать свои сумки в багажное отделение нестерпимо душного автобуса. Всего через полчаса мучений в пробке, которая растянулась по мосту до самого острова, мы оказались в туристической зоне, так что потеть в раскаленном от солнца автобусе казалось делом вполне естественным. Мы ехали по деревенькам из одноэтажных белых домиков с выгоревшими черепичными крышами. Люди здесь бродили полураздетые и никуда не спешили, было видно, что они просто курсируют между домом и пляжем. Флоранс сняла с себя футболку и осталась в топе-бикини, так что теперь я сидел рядом с настоящей пляжной куколкой.
Придорожные вывески обещали дешевый прокат велосипедов и свежие морепродукты, указывали путь к кемпингам, отелям и туристическим деревням. Даже рекламные афиши бродячего цирка с его пестрым клоуном и грустным слоном создавали атмосферу праздника.
Все с любопытством разглядывали и запоминали мельчайшие черты местечка, где предстояло провести ближайшие две недели. Или, насколько я знал французов, месяц или два.
Я говорю «все», но группа избранных все-таки проявляла нарочитое равнодушие к отпускным декорациям. Наш автобус был шаттлом для дочек из богатых резиденций острова. Девушки, все как одна, были с конским хвостом золотых волос, в обтягивающем топе без рукавов, солнцезащитных очках с логотипом известных марок, и казалось, что они приросли к своим телефонам или МР3-плеерам. Почти на каждой остановке из автобуса выходила одна девушка, а то и две, и каждую встречал кто-то из загорелых родителей, в шортах с прорехами и на машине с парижскими номерами, или старший брат, босой и с голым торсом, на «мини-моуке».
Мы с Флоранс держали путь в самый дальний конец острова, к маленькому порту с замечательным названием Арс, которое произносилось именно так, как я и думал. Я настоял на том, чтобы лично купить билеты, исключительно ради удовольствия залезть в автобус и спросить у водителя: «Вы едете в задницу?»[78] В Англии за такой вопрос убили бы. Я уже предвкушал какую-нибудь парижскую вечеринку, когда в разговоре о проведенном отпуске смогу сказать девушке: «Обожаю задницу».
Короче говоря, отличное место для покупки летнего домика, хотя бы ради прикольных почтовых открыток, которые можно было бы рассылать своим друзьям.
Вот уже второй день подряд мы тряслись на велосипедах, возвращаясь с пляжа в Арс.
Мало того что раздражало средство передвижения, так еще порывистый боковой ветер пытался играть с моим бодибордом, как с парусом, так и норовя сбросить меня в яму. Велосипедная дорожка тянулась мимо виноградников, где на лозах уже созревали ягоды, и оросительных канав, по которым морская вода попадала в низины и возвращалась обратно. Между живыми изгородями и деревьями можно было разглядеть кучки белой соли, которую собирали граблями sauniers, солевары. Судя по всему, они затопляли свои поля, а потом перекрывали поток, оставляя воду испаряться под солнцем, пока не образуется соляная корка, которую они потом и сгребали.
Молодой парень, на котором из одежды были только широкополая соломенная шляпа и застиранные, цвета ржавчины, шорты, завидев нас, перестал грести и помахал Флоранс рукой. Я был слишком занят своими болевыми ощущениями, чтобы дознаваться, кто он такой.
Самое ужасное заключалось в том, что страдал я совершенно напрасно. В минуте ходьбы от дома находился велосипедный магазин, где я мог взять напрокат самую современную модель с седлом, которое ласкало бы те части тела, что подвергались сейчас пыткам. Но Флоранс отказывалась даже обсуждать более практичные варианты.
– Тебе хорошо, у тебя на седле хоть какая-то набивка, – возражал я. – Тоже, конечно, не ахти, хотя и очень живописная…
– Нет, Пол. Моя семья всегда ездила на этих велосипедах, и я не вижу смысла изменять традициям только потому, что тебе неудобно. Ничего, скоро твой зад приспособится.
– Если прежде не отвалится.
– Мы не будем ничего менять, – заявила она.
И этот вердикт был окончательным.
Я мог бы наплевать на нее и арендовать велосипед только для себя, но, когда гостишь у кого-то в доме, да еще в чужой стране, лучше не оскорблять хозяев. По крайней мере, до тех пор, пока боль не станет невыносимой.
Однако упрямство Флоранс заставило меня задуматься о серьезных различиях в наших взглядах на жизнь. Я все-таки склонялся к тому, что мое мнение иногда заслуживает того, чтобы к нему прислушались. Флоранс, казалось, думала иначе.
Разумеется, я спросил у нее, почему она не рассказала мне про поле Анри, почему не предупредила о том, что торжество в Salle des Fêtes предполагалось завершить игрой в бинго, где главным призом стал бы мой банковский счет.
Она попросту отмахнулась от моих вопросов. Какая разница, что на уме у этих старых фермеров? – прибавила она. Зная о том, что я не собираюсь покупать ни дом, ни поле, она не видела смысла обременять меня такими глупостями.
– Я смог бы сберечь кучу нервов, если бы знал заранее, чего от меня добиваются, накачивая аперитивами и потчуя клубникой, – возразил я.
– Я тоже сберегла бы кучу нервов, если бы по твоей вине моя мать не облевала всю ванную, – парировала Флоранс.
Тупик.
Наконец, после получасовой изнурительной езды, во время которой я старательно сжимал ягодицы, чтобы узкое седло не вступало в чересчур интимный контакт с моей толстой кишкой, мы встали в хвосте велосипедной пробки, и это означало, что до Арса рукой подать.
Это была типичная парижская пробка, только адаптированная для двухколесного транспорта и перенесенная на пятьсот километров от столицы. Горные велосипеды, драндулеты вроде наших, подражатели «Тур де Франс», все были вынуждены выстраиваться друг за другом, преодолевая последние сотни ярдов велосипедной дорожки, чтобы потом рассредоточиться по набережной с ее ресторанчиками и (гм!) прокатом велосипедов.
Через пять минут мы свернули в переулок, где когда-то отец Флоранс и присмотрел свой будущий домик. Он был аккуратный и симпатичный, как и все городские постройки. Двухэтажный рыбацкий домик с террасой, серо-голубыми ставнями и крошечным палисадником, где по каменной стене взбиралась лиана пассифлоры. Мы поставили велосипеды под навес, и я, поскольку убедился, что никто не услышит моей немой мольбы о скорейшей кончине этих развалюх, ржавых силков для здоровых мышц, сказал:
– Извини, Флоранс. Но завтра утром я собираюсь взять напрокат приличные велосипеды.
– Ты что, не понимаешь, Пол? – Всем своим видом она выражала недовольство. – Ты не заметил разницу между нашими велосипедами и теми, на каких ездят остальные?
– Как раз заметил. Их велосипеды едут прямо и не скрипят, как средневековые мельницы. Я хочу быть, как все, вот что я имею в виду. Я хочу быть «своим».
– Ты не прав. Мы и есть «свои». И я докажу тебе это сегодня вечером, когда пойдем обедать. А теперь хватит спорить о велосипедах, лучше помоги мне очистить тело от песка и солнцезащитного крема.
– Понял. – В конце концов, есть в жизни вещи поважнее, чем велосипеды.
Был ранний вечер. Солнце еще не зашло и отсвечивало в низких крышах Арса.
Мы с Флоранс брели, взявшись за руки, по цветочной аллее, на удивление тихой и безлюдной, хотя всего в нескольких шагах от нас был центр города. Высокие стены садов были увиты клематисами и растениями, для меня диковинными, над головой нависали ветви смоковниц и яблонь.
Флоранс давала мне урок французской архитектуры.
– Вот видишь? Ярко-зеленая краска здесь хорошо смотрится, правда? – Она постучала пальцем по лакированным ставням совсем недавно отреставрированного дома.
– Да, пожалуй. Она оживляет серый цвет камня.
– Хм… но выглядит чересчур nouveau[79]. А это, о! – Она показала на дом напротив. – Белые ставни, какой примитив. Что, решили сэкономить на цветной краске? Или думают, что они в Париже? Вот эти куда лучше. – Она остановилась, чтобы отковырнуть частичку тусклой зеленой краски с древних облупившихся ставен. – Этот зеленый вполне приемлем, благодаря приглушенному оттенку. Но все равно ни один цвет из этих нельзя назвать правильным.
– В самом деле?
– Да, на этой улице мы его не найдем. Правильный – это тот цвет, что использовал мой отец. Тот самый серо-голубой, это настоящий цвет для окон и дверей на острове Ре.
– И люди действительно так озабочены подобной ерундой?
– О да, пойдем, ты увидишь таких людей.
Меня ожидало немного социологии.
Главную дорогу от центра города до пристани запрудили машины, велосипеды и пешеходы. Это была улица с односторонним движением, но велосипедисты игнорировали дорожные знаки и ехали навстречу потоку. Опять-таки как в Париже.
