Внезапно Харман рассмеялся.
– Что? – Молодой спутник наполовину прошагал, наполовину проплыл назад, к панели управления, вокруг которой беспорядочно валялись обломки сервиторов, чем-то напоминая картину на жутком столе людоеда.
– Пора выбираться отсюда. – Девяностодевятилетний путешественник потер покрасневшие глаза. – Представляешь, я начинаю понимать, о чем бормочет эта тварь.
– Просперо, – позвал Даэман, напряженно вглядываясь в сумерки между слабо мерцающими баками, – может, хоть ты скажешь, что за треклятый Сетебос такой?
– Божество, которому поклоняется мать Калибана, – ответил маг.
– Ага. И она тоже бродит рядом? – Сжимая в руке оружие, обитатель Парижского Кратера ненадолго зажмурился и потряс головой. Взгляд поминутно заволакивала пелена, и не только из-за плавающих испарений жидкого кислорода.
– Сикоракса жива, но не здесь. Не на этом острове.
– Ну а Сетебос? – продолжал собиратель бабочек.
– Он – противник Тихого. Как и оба его почитателя, горькое сердце, что ждет – и кусает.
Над контрольной панелью запищали датчики: еще три долеченных (или почти долеченных) человека отправились обратно на Землю. Оставалось тридцать пять.
– Откуда взялся этот Сетебос? – проворчал Харман.
– Его занесло из мрака вместе с войниксами и прочими, – ответил маг. – Небольшая ошибка в расчетах.
– Прочими? – спросил Даэман. – Ты, случайно, не Одиссея имеешь в виду?
Просперо расхохотался:
– О нет, беднягу к вам забросило проклятие. Он заблудился на перекрестках времени. Плавание Лаэртида несколько затянулось по вине некой Цицеры, известной самому герою под именем Цирцеи.
– Ничего не понимаю, – нахмурился Харман. – Сейви говорила, что нашла его совсем недавно, в криоспячке.
– Это правда, – кивнул старец. – И все же ложь. Ваша попутчица знала о странствиях Одиссея и куда он направлялся. Хитрецы, не смущаясь, использовали друг друга.
– Но ведь он и есть ахеец из туринской драмы? – не отставал горожанин.
– И да, и нет, – отозвался маг в своей невыносимой манере. – Драма показывает лишь одну из возможных историй. Так что ваш Одиссей не оттуда, нет.
– Ты, кстати, до сих пор не растолковал про Сетебоса, – потерял терпение девяностодевятилетний.
Еще шестеро долечившихся покинули свои резервуары. Последние двадцать девять баков продолжали тихо бурлить в полутьме лазарета. Через двадцать минут друзья должны были уносить ноги. Ускоритель частиц маячил за стеклами, четко видимый и без усилительных линз. Черная дыра вращалась водоворотом мертвой тьмы и пульсирующего света.
– Сетебос – божество деспотической власти, – промолвил Просперо. – Убивает без разбора. Милует по прихоти. Обожает массовые бойни. Это бог Одиннадцатого Сентября. Бог Освенцима.
– Чего? – переспросил Даэман.
– Не важно.
– Он любит все, что выгодно Ему, – зашипела тьма из-под залитого кровью стола. – Что ж из того? Без выгоды никак.
– Да чтоб ему!!! – вырвалось у молодого мужчины. – Я все-таки найду этого ублюдка.
Держа оружие наготове, он метнулся вперед.
Следующие четыре тела покинули астероид; их баки со свистом спускали оранжевую жидкость. Еще двадцать четыре человека.
Стол, и пол под ним, и кресло были завалены ужасными объедками. Даже фонарик Сейви и линзы ночного видения не могли до конца изгнать густые тени. Собиратель бабочек насторожился, высматривая любое движение.
– Даэман! – окликнул товарищ.
– Погоди, – крикнул он в ответ, выжидая.
Пускай Калибан бросится на лакомую наживку. В оружии достаточно заряда, а палит оно быстрее молнии: в этом путешественники убеждались не единожды. Засадить бы тысячу хрустальных дротиков в поганое чудовище и…
– Даэман!
– Чего тебе? – выкрикнул он, обернувшись. – Калибана увидел?
– Нет. Кое-что похуже.
И тут молодой мужчина услышал. Сначала паровые клапаны, а следом за ними – сирены безопасности. С резервуарами творилось нечто неладное.
Харман растерянно обвел рукой красные огни на виртуальном пульте:
– Емкости высыхают до того, как исчезнут люди.
– Мой бывший слуга, отродье Сикораксы, сообразил прервать питательный поток, – изрек Просперо. – Все они уже мертвы.
– Проклятие! – Даэман со всей злости ударил кулаком в стену и кинулся к пустеющим резервуарам, светя в каждый фонариком Сейви.
– Уровень жидкости быстро падает, – сообщил он.
– Все равно отправляем их, – заупрямился девяностодевятилетний.
– Кого? Порталы выплюнут мертвецов с голубыми червями в кишках. Давай выбираться отсюда.
– Да ведь он этого и хочет! – воскликнул Харман вдогонку товарищу, который скрылся в самом дальнем ряду, куда искатели приключений еще ни разу не наведывались. Где-то во мраке продолжал метаться тонкий луч фонаря.
Старческий, надтреснутый голос мага завел негромкую и монотонную речь:
Мой милый сын, ты выглядишь смущенным
И опечаленным. Развеселись!
Окончен праздник. В этом представленье
Актерами, сказал я, были духи.
И в воздухе, и в воздухе прозрачном,
Свершив свой труд, растаяли они.
Вот так, подобно призракам без плоти,
Когда-нибудь растают словно дым
И тучами увенчанные горы,
И горделивые дворцы и храмы,
И даже весь – о да, весь шар земной.
И как от этих бестелесных масок,
От них не сохранится и следа.
Мы созданы из вещества того же,
Что наши сны. И сном окружена
Вся наша маленькая жизнь…[29]
– Да заткнись ты, блин! – взорвался коллекционер. – Харман, слышишь меня?
– Слышу, – ответил тот, бессильно прислонившись к панели управления. – Пора уходить, дружище. Мы их потеряли. Ничего не поделаешь.
– Да нет, ты послушай! – Луч света замер на дальнем конце ряда. – Тут в баке…
– Уходим, Даэман! Напряжение падает. Калибан обесточивает лазарет.
Будто бы в подтверждение его слов, Просперо бесследно растаял в воздухе. Огни в резервуарах погасли. Виртуальные экраны начали затухать.
– Харман! – выкрикнул молодой мужчина из полного мрака. – Здесь Ханна.
– Я должен отыскать Ахиллеса и Гектора, – сказал Манмут. – Придется оставить тебя здесь, на утесе.
– Конечно. Почему бы нет? Может, бессмертные примут меня за серый камень и не догадаются сбросить бомбу. Сделаешь мне одолжение? Даже два?
– Разумеется.
– Во-первых, будь всегда на личной связи. Понимаешь, скучновато сидеть одному в темноте, не зная, что творится вокруг. Особенно если спустя какие-то минуты будет запущен Прибор.
