– По старой дружбе, понятно, – обернулся к другу Петрик.
– А что ты так удивляешься, Влад? Кто в пещерах выл «пещерным человеком»? Помнишь? Попил кровушки не только у меня, так что считай, теперь мы квиты.
Лаял пес, хохотала Ксения, Ник хлопал по плечу лохматое чудище и обнимался с ним. Петрик не выдержал, улыбнулся. Потом рассмеялся, и было заметно, что он не сердится.
– Жук…
Пес подпрыгнул, пытаясь дотянуться до лица и лизнуть его.
– Да не ты, Жюк, не ты. Господи, и что же в тебе такого французского? – Он пытался уклониться от мокрых и грязных лап, но псу хотелось его лизнуть.
Тогда Петрик присел на корточки и подставил щеку – давай, мол, давай, слюнявь. Потом притянул пса к себе и сказал ему в ухо:
– Подожди, Жюк, мы его найдем, нашего с человека!
Синий пласт наступающей ночи делал огонь костра каким-то особенным. Волшебным. Весело трещали сухие ветки, пламя рвалось ввысь, к небесам.
Ужин был съеден, сметен – Лариса оказалась искусным поваром.
Она приготовила шикарное блюдо – нечто среднее между похлебкой и кашей-размазней.
– Запах божественный! Не помню, когда последний раз ел такую вкуснятину! – заявил Петрик с полным ртом.
– Ты и дома, наверное, на кухне разводишь огонь, а? – хохотнул Ник, облизывая ложку.
– Было дело, – с нотками грусти в голосе пояснила Лариса, словно о чем-то сожалея, – приходилось и на костре готовить, и казанки драить.
Отсветы костра озаряли ее худенькое лицо. Она казалась моложе своих лет. Что скрывалось за грустной улыбкой? Что-то личное. Откуда-то взявшийся светло-розовый шарф смел унылость походного стиля.
– Лара, иди сюда, – Ксения вышла из освещенного круга и побежала к берегу, запрокинув голову вверх, – смотри, серебристые облака!
Высоко-высоко в небе светились тонкие кружева облаков. Лариса подошла к подруге.
– Что ты видишь в них, Ксеня?
– Что? – задумалась девушка. – Чувства. Движение. А ты?
– Несбывшиеся, почти растаявшие мечты.
Ксения посмотрела в лицо подруге.
– Боже, Лара, всё еще впереди!
– У тебя – да. Счастливая! И кого же ты выберешь из троих, Ксеня?
– Почему из троих? – округлила глаза девушка, но вдруг замкнулась, раздумывая над вопросом. Они долго сидели на берегу и смотрели на звезды.
– Ладно, пойдем назад, кажется, археологи уезжают.
– Подожди, а ты, ты… Славика любишь?
Лариса улыбнулась.
– Я всё время бегу… Пытаюсь всё успеть. Я боюсь новых отношений… – Она помолчала. – Очень больно, когда тебя бросают. Но я ведь сказала, серебристые облака – почти растаявшие мечты. Что-то всегда остается. Надежда. Вера.
– Любовь?
– Обязательно. Там, где есть вера и надежда, приходит и любовь. Ну, хватит грустить!
Они вернулись к костру. Там шел ожесточенный спор.
Археологи уже уплыли, но осталось ощущение праздника, а вместе с ним и приподнятое настроение.
– Чертежи не помогут, – заявлял Кость, вышагивая вокруг костра. – Нужно принципиально новое решение. У профессора был зонд, а у нас его нет. Он мог заставить колебаться пространство, а мы не знаем, как это сделать.
– Может быть, вертолет? – произнес профессор, и все уставились на него. – Разин сказал, у них на раскопках есть вертолет, они сканируют с него местность. Конечно, до серебристых облаков и космической энергии мы не дотянемся…
Денис глянул на него исподлобья и забормотал что-то неразборчиво. Как-то он признался, что ему так легче найти верное решение. Когда он разговаривает сам с собой, мысли трансформируются в звуковые волны и он получает дополнительный мозговой импульс. При этом он даже не улыбнулся, мол, я серьезно говорю! Вот и сейчас, в ожидании очередного мозгового импульса, он бубнил:
– …если учесть квантовые свойства пространства-материи… центр вращения пространства-материи за начало системы координат с осями…
Вдруг Лариса сказала:
– Я, конечно, не совсем понимаю принцип фрактального генератора… – Она замялась, очутившись в центре внимания. – У меня колебания пространства ассоциируются совсем с другим понятием. Я играю на фортепиано. Помню, в детстве, когда я неверно играла, учитель музыки бил меня по рукам тонкой линейкой и всё повторял: «Музыка, искусство есть особая форма отражения действительности, ты должна ее видеть, слышать везде и всегда».
– К чему здесь музыка? – пожал плечами Кость.
– Подожди, подожди, – Денис уставился на Ларису, – везде и всегда? Колебания пространства-времени… Ленские Столбы… – Он пытался ухватить мелькнувшую мысль. – …«рябь» ткани пространства-времени, определение координат события… Я понял!
Он вскочил и протянул девушке руку:
– Поздравляю, леди! Блестящая идея!
– Но непонятная, – Кость развел руками, – я ничего не понял.
– Мы устроим из Ленских Столбов музыкальный инструмент. Ваня?
Ваня шумно вдохнул, задержал дыхание, что-то прикидывая в уме, и выдохнул, надув щеки:
– П п п п пр-п. Д да. Континуум?
– Ленский континуум.
– Может, объясните для тех, кто недостаточно ум… силен в музыке, – возмутился Ник. – Слово «Ленский» до меня дошло. Пожалуйста, разъясните слово «континуум».
Петрик кивнул:
– Это электронный музыкальный инструмент, его разработал, кажется, какой-то профессор электроники или инженер ЭВМ, точно не помню. Там вместо клавиш – сенсоры, определяющие силу давления и положение пальцев.
Денис уже излагал теорию превращения Ленских Столбов в континуум, щедро пересыпая ее терминами математического характера, при этом он размахивал руками.
– Скалы – это же отличная имитация клавиш, кнопок, чего угодно… инструмент! С вертолета будут посылаться импульсы в определенные точки.
– Чтобы возмутить состояние пространства-материи вокруг конкретной точки! – воскликнул Петрик. – Конечно, импульсы будут слабыми, но состояние промата в этой точке нестабильно. Мы откроем Матвею дверь, и если его устройство хоть как-то функционирует, он шагнет в нашу действительность.
– Боже, посылать импульсы в Ленские Столбы… Что о нас подумают! – хохотнул Ник.
– Пусть думают, что хотят, лишь бы сделали так, как мы просим, – Петрик набирал номер Разина.
– Нужна карта местности в электронном виде плюс программка, чтобы наметить точки. Есть у меня… – Ваня уже колдовал над клавиатурой.
Ник подумал, что никогда не станет таким, как Денис – умным… нет, безумным. Возможно, в этом безумии и заключена его сила. Он ревностно следил за парнем, а тот что-то доказывал, наверное, самому себе:
