Как будто присутствие рядом битого жизнью отставного русского «челленджера» могло бы помочь моим друзьям – друзьям ведь! – уберечься от серьезных душевных травм. Но ведь могло же! Правда, могло…
Если ты с детства обучен поднимать внутреннюю ногу в повороте, куча нервов потом уйдет на то, чтобы эту порочную технику из себя вытравить. Примерно так же в меня вбит по самую шляпку комплекс «челленджера». Система оценок человека, который всегда ищет оптимальную траекторию, и готов держать ее любыми средствами. На спортивной трассе это единственно верная тактика. Выжать из всего – и из себя в том числе, – максимум. Парадоксально, но в обычной человеческой жизни не так. Здесь небольшая ошибка тоже может стоить жизни, но совсем в другом смысле: ты ошибся, и благодаря этому будешь жить. Опоздал, не пришел, заболел, наплевал – о-па, живой!
Повел любимую в свадебное путешествие и уцелел.
Я думаю об этом, стоя под душем. Потом еще немного думаю, собирая вещи. И очень много – за завтраком, потому что ем по старой привычке только самое полезное, а оно как правило не больно-то вкусное. Жую, размышляю, озираюсь рассеянно по сторонам. Вокруг меня странный, изменчивый, удивительно пластичный и многовариантный мир. Я знаю, как легко в нем теряются бывшие спортсмены. Но мне-то, который рвался из спорта наружу, будто там, в миру, за границей бескрайнего снежного поля, которое я так образно себе представлял, было медом намазано… Кстати, а вот и мед, а я его в чай, и получится замечательно… Так вот, не мне в этом мире теряться. Я просто недавно тут живу, и каких-то вещей еще не понимаю. Но обязательно пойму, выясню, научусь. И постараюсь найти здесь свое место. Особенное, единственное, самое подходящее для меня.
Думаю об этом, выводя машину на шоссе. С рекламного щита хитро щурится Тони, но я его демонстративно не замечаю. Обязательно найду Тони и постараюсь вызвать на откровенный разговор, и наверняка смогу чем-то ему помочь. Но пардон, не раньше, чем стану человеком сам.
Думаю об этом, ковыляя в правом ряду. А потом мне просто надоедает думать о сложном и высоком. Я достаю из-под сиденья радар-детектор – запрещенный прибор, за который штрафуют так, что волосы дыбом встают, – настраиваю его, и как следует наступаю на педаль. Вспоминаю, что вот дедушка Кристин, например, когда понял, что зачехлять лыжи уже пора, а без скорости он жить еще не научился – пошел в автогонщики. Я, конечно, не такой отчаянный, как Жан-Клод. Но вот эту связочку поворотиков мы сейчас облизнем как надо… Эх, хорррошшшо-о!!! Так здорово, что даже обидный сон – он ведь не тревожный был, не пророческий, всего лишь обидный, – забывается, растворяясь под напором реальности. Забывается напрочь.
Среди низких облаков появляется небольшой просвет, и из него выглядывает солнце, какое-то совсем не зимнее, очень ласковое, мягкое. Я смотрю на часы и вижу, что Крис уже наверняка проснулась. Набираю вызов. И неожиданно понимаю – а ведь это самое главное, самое важное, что я сделал за сегодняшнее утро. И самое лучшее. И самое умное. И самое правильное. Не разобрать сновидение, не решить душераздирающую проблему, не о судьбе задуматься – всего лишь нажать пару кнопок.
Радостно смеясь, утапливаю педаль до пола, и не еду – лечу – куда-то в безоблачно светлое будущее.
Москва, 1998 (пролог), 1999–2000.
Автор посвящает этот роман Геннадию «Генриху» Бочарову, Анатолию Корниенко, Борису Ленину, Олегу Макееву, Игорю Скляренко и Александру Якушину, которых больше нет рядом на склоне и в жизни.
Спасибо Валентине Глебовне Дивовой и Николаю Глебовичу Дивову за советы и редактуру.
«Мне на этой планете никогда не нравилось...»
…Мое знакомство с текстами Дивова состоялось в 1997–м. Я подошел к ларьку в переходе метро и спросил у продавщицы: «Ну, что новенького?» И на лице у меня была брезгливая гримаса, поскольку из «новенького», как правило, нечитабельным бывало 95%. Дама за прилавком, знавшая меня как постоянного клиента, сняла с полки роман «Мастер собак» какого–то Олега Дивова и ответила: «Из новинок вроде бы это ничего. Живенько». Я купил книжку, пришел на следующий день и осведомился: «Еще что–нибудь этого Дивова есть?»
…После первого же романа было ясно, что в отечественную НФ пришел новый мастер с оригинальным творческим стилем, задиристой творческой амбицией и внушительной творческой потенцией.
Олег Дивов «поднялся» необыкновенно быстро, не имея за плечами поддержки какой–либо литературной тусовки. Сериал «След зомби» («Мастер собак», «Стальное сердце», «Братья по разуму» — 1997) обеспечил ему заметный коммерческий успех. Очередной роман, «Лучший экипаж Солнечной» (1998), показал, что этот автор не будет эксплуатировать «золотоносную жилу» до полной утраты здравого ума и твердой памяти, как подопытная зверюшка с электродом, вживленным в центр наслаждения. Ему легко дался уровень динамичных, остросюжетных, крепко милитаризированных текстов. Иными словами, ярус писателя–профессионала, очень хорошего ремесленника, этаж, на котором фантасту обеспечен стабильный достаточно высокий заработок и некоторая известность…
Выход пятого романа Олега Дивова сломал эту схему. Оказалось, что предыдущие книги были в какой–то степени элементом «тактики бега на длинную дистанцию»: статус хорошо продаваемого автора дал Дивову искомую возможность высказать нечто большее, вложить в новый текст серьезную философскую составляющую. То есть возвыситься над плато обеспеченных профи… хотя бы и рискуя перенапрячь интеллект завоеванной прежде читательской аудитории.
Но прежде необходимо сделать небольшое отступление. Без него разговор о более поздних работах Дивова будет неполным. Это будет отступление с заходом из будущего. В 2002 году московский фантаст дал газете Ex Libris интервью. Среди прочего он сказал: «По большому счету жизнь — дерьмо. Глобально. Но если не замахиваться на обобщения, а присмотреться к частностям, оказывается — жить можно. Да, мне на этой планете никогда не нравилось. Поглядишь, бывало, в небо и подумаешь — боже, какой прекрасный мир и что за уроды его населяют! Но… Позиция взрослого отличается от позиции сопляка и нытика способностью, критически воспринимая существующий уклад, найти в нем свое место. В отличие от многих «прогрессивных литераторов» я не испытываю желания ни взрывать земную цивилизацию, ни громогласно предавать ее анафеме».
Лейтмотив лучших романов Олега Дивова — поиск центральными персонажами ничтожных ниш относительной чистоты в загаженном мире. И что такое «относительная чистота» по–дивовски? Это способ жизни, при котором человек не должен унижаться, рисковать честью, выполнять приказы подлецов и кретинов, влачить нищенское существование; вместе с тем, он испытывает уважение к собственной работе и имеет шанс по–настоящему проявить себя в ней, подняться. Почти рай, иными словами… На Земле в принципе не может существовать «абсолютно чистое» место, т. е. такое, где перечисленные выше условия выполняются в концентрированном виде. Можно отыскать хорошую службу. Можно найти людей, рядом с которыми приятно жить и работать. Можно приучить себя выкладываться, как выкладываются дошедшие до финиша марафонцы… Но, во–первых, земной общественный уклад в принципе не гарантирует стабильности всего этого. Во–вторых, «…несправедливость — это понятие вселенского масштаба», и планета Земля характерна как раз тем, что здесь несправедливость «терпеливо сносят и позволяют над собой творить»; иными словами, человечество сделало эту неприятность основой системы. И, в–третьих, некоторые потенции, способности, разновидности дара божьего ни при каких обстоятельствах невозможно применить в условиях земного социума. Да! Правда. Здесь хотелось бы безо всяких затей присоединиться к мнению Дивова. А мнение это высказано достаточно отчетливо еще в раннем романе «Братья по разуму» (1997). Тим Костенко — главный герой предыдущего романа, «Стальное сердце» (1997) — появляется здесь для того, чтобы сыграть эпизодическую роль. Но именно он в нескольких энергичных высказываниях набрасывает черты «абсолютно чистого» места. Костенко стал правителем инопланетного народа в триста миллионов душ, обзавелся гаремом (он же своего рода штаб) и космическим кораблем. Его мечта — провести на Земле глобальную чистку: распустить армии, «вывести в расход» политиков, бандитов и религиозных террористов, отправить коммунистов на лесоповал, фашистов — на рудники, а психов — в клиники. Короче говоря, выкорчевать тупость, злобу и агрессию радикальными средствами… По тексту ясно: Костенко имеет возможность воплотить мечту в жизнь и сдерживается только из нравственных соображений. Что здесь является главным атрибутом рая? Ценное имущество? Власть? Гарем? Ан нет, именно возможность реализовать самый масштабный замысел, сыграть партию государя–мессии, своего рода Чакравартина. Если отвлечься от содержания «программы Костенко» и задаться вопросом, существует ли в наших современных условиях хоть один шанс из тысячи на подобную реализацию, ответ, по–моему, очевиден.
