Надя поморщилась.
– Чересчур пышно, к тому же три буквы «и». Масса вариантов, неинтересно. Давай что-нибудь попроще.
– Тогда э… толерантность.
– Еще того лучше – три «тэ». В «ревмокардите» хотя бы все буквы разные… хотя нет, в нем два «эр». Ну, это все равно.
– Хорошо, – вздохнул я и покосился на экран. С генератором пока ничего не происходило. – Пусть будет «ревмокардит».
– Десять минут, – поставила условие Надя. – Слова из пяти и более букв. Заметано?
– Угу. Давай отмашку.
– Три-четыре. Поехали.
Десять минут пробежали возмутительно быстро.
– Рокер, кредо, кредит, катод, комета, комар, кордаит, ветка, ведро, водка, древо, дрова, трико, отвар, морда, мерка, метод, мотив, мортира, – зачитал я.
– Ух ты, – восхитилась Надя. – Совсем недурно. «Мортиры» и «рокера» у меня нет. А что такое «кордаит»?
– Растение такое доисторическое.
– Не врешь? Ладно, проверю. А «дрова» не подойдет – множественное число.
– Хм. Назови единственное.
– Дровина.
– Фигушки. Это жаргон.
– Сам ты жаргон. Ну так и быть, владей своими дровами. Теперь слушай, что ты упустил: актив, миокард, коррида, дремота, демократ, вердикт, икота. Совпадающие слова вычеркиваем, остаток считаем по буквам… э… сорок шесть – двадцать четыре в мою пользу. Ого! Этак ты меня со временем обставишь.
Комплимент, по правде говоря, был сомнительный. Проиграть с разгромным счетом, да еще женщине… Покажите мне человека, который любит проигрывать, и я специально приду посмотреть на такое чудо природы – понятно, издали. Не желаю общаться с извращенцами.
– Покажи свою бумажку, – потребовал я.
Надя фыркнула и, кажется, хотела скомкать листок и метнуть в меня в виде шарика, но передумала и доставила его в мои руки с таким бережением, словно это был по меньшей мере договор о дружбе и взаимопомощи между двумя державами.
– На, убедись.
– Ты нарочно взяла знакомое слово, – обвинил я, убедившись.
– Вот так, да? Хочешь повторим с твоей «толерантностью»?
– В другой раз, – уклонился я и показал на экран. – Гляди, кажется, начинается…
– Еще нет. Ты мне глаза не отводи. Так и скажи, что признаешь поражение. Стыдиться тебе нечего, я ведь чемпион «Грифа».
– Ладно, признаю, – буркнул я.
– Так-то оно лучше. Не переживай, среди новичков ты лучший… – На мгновение она запнулась. – В смысле, играешь лучше всех. Как-нибудь еще поиграем, ладно?
– Тебе это интересно в психологическом плане? – не без яда вопросил я и сейчас же пожалел об этом. Надя заметно расстроилась.
– Глупый ты… Я ведь не взаправдашний психолог, специальных тестов не провожу. Хотя еще как могла бы. Ну и много ли я извлекла бы из этого теста? Только то, что самолюбие у тебя в норме и что ты много и бессистемно читал. Но я это и раньше знала.
Она замолчала и отвернулась к экрану. Я ощутил себя подлецом. Расстроить такую девушку, как Надя, мог только клинический негодяй, для которого сделать мерзость – удовольствие… Но я же не хотел этого!
Я подплыл к ней, осторожно убрав с пути куклу Аграфену. Очень хотелось обнять Надю за плечи, но я ограничился прикосновением к руке.
– Прости…
Она не отняла руку.
– Не за что.
– Я действительно глупый…
– Ты нормальный мужской шовинист. Я бы насторожилась, если бы это было не так. А доставать из новеньких подноготную при помощи каких-то там тестов или детектора лжи – кому надо? Пиявочку за ухо, и все дела…
– Какую пиявочку?
– Что?.. Ты ослышался. Лучше расскажи, где ты пропадал последние сутки.
– А! – Я неосторожно махнул свободной рукой, отчего едва не улетел в свободный полет с вращением. – Поймало злое начальство, заставило работать инженером.
– Начальник смены, что ли? Капустян?
– Что мне Капустян? Стерляжий. Он мне начальник. А я, естественно, дурак.
– Погоди, ты разве не инженер?
– Еще чего. Я техник. Кончай обзываться – обижусь.
– На Стерляжего ты уже обиделся, – сообщила Надя. – Думал, он первый в душ зайдет?
– Как раз не думал, – возразил я. – Еще чего не хватало – спирт на него тратить.
Надя хохотнула.
– Где ты вообще его добыл? Провез контрабандой?
– За кого ты меня принимаешь? Я законопослушен и лоялен. Просто очистил гидравлическую жидкость и перекачал куда надо. В душевой ведь отдельный замкнутый цикл, воды в нем всего ничего. Ну и получилась жидкость градусов в двадцать пять – тридцать… водочка разбавленная… А что толку? Я так и знал, что не оценят.
– Не без этого, – согласилась Надя. – Я слышала, Капустян со Стерляжим полаялся, требовал немедленно списать тебя вниз. Половина смены тобой возмущается, вторая половина ржет. А Цыцкина заперли до протрезвления.
– Кретин он, – высказался я. – Охота была выскакивать да орать на весь «Гриф». Стоял бы под струями, кайф ловил…
– Он трезвенник, – сказала Надя. – Лучше скажи: как теперь душ исправить?
– Слить водку и заменить водой. Дистилляция тут не поможет. Есть второй вариант: всем усиленно мыться, пока спирт не впитается кожей. Веселые будем… Кстати, о коже. Так какая такая пиявочка, а?
– Обыкновенная… Ой, кажется, началось!
Я так увлекся, что не сразу понял, у кого началось и что. Потом сообразил и начал выгребать к монитору.
И вправду – началось.
Вначале шар стал лиловым. Затем перестал быть шаром, вытянувшись в эллипсоид. Через несколько минут эллипсоид превратился в яйцо и оставался им не менее получаса. По его поверхности блуждали пятна – темные и белесые, причем темные двигались преимущественно в широтной, если так можно выразиться, плоскости, а белесые предпочитали меридиональные орбиты. Не уступая друг дружке дорогу, они, тем не менее, не сталкивались.
– Смотри, – шепнула Надя мне в ухо, – их все больше.
Так оно и было. Новые пятна появлялись неизвестно откуда и сейчас же включались в общий поток. Их скорость все время увеличивалась. Несмотря на идеальную зарегулированность движения, рано или поздно должен был наступить момент, когда какое-нибудь темное пятно столкнется с белесым.
Что произойдет тогда? Я догадывался. Наверное, почкование вступит в решающую фазу. Яйцо конвульсивно дернется, вытянется еще сильнее, затем у него обозначится талия, возникнет перетяжка, и меньший шар отделится от большего, чтобы жить самостоятельно.
Или служить самостоятельно? Получать управляющие сигналы, генерировать энергошнур, гонять туда-сюда лифтовые кабины…
Почему бы нет, если он для этого создан? Быть может, подчиняться для него – удовольствие. Правда, мне так не показалось, но ведь я мог и ошибиться. Разве не счастлив сытый, ухоженный и немного слабоумный раб у доброго хозяина? Ладно, пусть не раб, пусть верный слуга на жалованье… вышколенный дворецкий у английского лорда, корректный, исполнительный и преисполненный достоинства. Вилять хвостом и лизать хозяину ноги дворецкий не станет… А в качестве жалованья может выступить просто пища.
– Чем они питаются? – спросил я шепотом. Мы с Надей находились в кают-компании, довольно далеко от шлюзовой, но говорить в полный голос отчего-то казалось неуместным. Мы наблюдали таинство рождения, появление на свет новой жизни, хрупкой и могучей одновременно…
– Никто не знает, – зашептала Надя. – Мы их не кормим. И не подзаряжаем. Неизвестно, как это делать и надо ли это делать. Их никто никогда не анатомировал из страха за возможные последствия. Пробовали просветить рентгеном – без толку. Есть версия, что они одноразовые, с очень большим, но конечным запасом энергии. Вроде бы при торможении кабины они забирают энергию обратно, так что впустую тратится не так уж много… Есть версия, что они питаются энергией вакуума, но это уже, сам понимаешь, на уровне бреда. Хотя новорожденные генерята быстро растут и чем-то, наверное, питаются…
– Как ты их назвала?
– Генерята. А как еще их называть? Через тридцать-сорок дней генеренок превращается в готовый к работе генератор. А родительская особь восстанавливает свои функции спустя пять-семь суток после почкования.
– Все это на уровне бреда, от начала и до конца, – искренне сказал я.
– Мне тоже так казалось, пока не привыкла… Смотри, они еще ускорились!
Верно: движение пятен по поверхности яйца на сей раз ускорилось рывком. Они метались, как угорелые. Их мельтешение одновременно завораживало и утомляло. Я почувствовал, что у меня устали глаза.
– Ты раньше такое видела? – спросил я.
– Рождение малыша – да. И в записи много раз. А вот чтобы пятна так метались – нет. Уже давно должен быть контакт…
Но контакта между темным и белесым пятнами все не было. Глаз уже не успевал следить за все более ускоряющимся мельтешением. Пятна сливались в полосы. Светлые, вертикальные, различались четче, и почкующийся генератор стал похож на гигантскую дыню, разрисованную под арбуз.
– Хорошо, что ты определил беременность, – тихо сказала Надя. – Это всегда проблема. Иногда они отключаются просто так… не хотят работать, наверное. То ли чего-то им не хватает, то ли упрямятся из принципа, как ослы. Редко, правда. Был всего один случай, когда бортовой генератор отказал во время подъема… к счастью, энергошнур с Земли был еще в контакте с кабиной… опустили ее аккуратненько…
