— Ты глянь, что за бортом, там же метёт на всю железку.
Степан согласился, тем не менее понимая, что при их уровне техники это не отговорка. И потом, земляне успешно продвигали международный проект полета на Марс. Деньги миллионами, тысячи ученых, сотни привлеченных научных центров, изощренные изобретения, самая лучшая техника, героический полёт, астронавты со стальными нервами. Земля торжествует, незнакомые друг другу люди плачут, обнимаются и целуются на улицах. А тут шаловливо нацарапано на рыжем валуне: «Здесь был Стёпча-пройди свет.» Не издевательство ли?
Всёпонимающие греки недаром выдумали Икара, основная функция которого — падение. Полет — метафора любви, падение же затейливая мысль привязала к плотской любви. Степан тоже привык так думать и оперировать готовыми схемками. Сдается, однако: связки притянуты за уши. Перед тем как прыгнуть к Ретикулам, вспомнил свой физический полет в мастерской, как всегда уважил вниманием любимых греков в том плане, что, как же: символика уровней, понятие превосходства, полет — трансценденция роста, само собой, и кружение в небесах в том же роде прочувствовано и прекрасно. Если имеется возможность, почему бы не испытать очаровательное переживание, связанное с полетом в невесомости. Поэтому сначала порасспрашивал Терентия об искусственной гравитации, создаваемой для удобства в корабле, а потом поинтересовался, можно ли отключить её, дабы попарить, исполняясь греческой благодатью.
Вот почему теперь и сидел в кресле с глазами, по которым можно циркули проверять, судорожно вцепившись в польстерную сиську и охотно матерился. Когда врезаешься лбом в косяк, в этот момент совершенно непонятно, почему социум негативно относится к ругательствам.
— Это я виноват! Извини, Феб. Не подумал. Надо было постепенно уменьшать силу тяжести.
Изящного полета и вальяжного парения, какие зрители наблюдают в фильмах о космонавтах, не получилось. Чтобы приучиться к невесомости, будущий космонавт прыгает с парашютом, тренируется в воде, в пикирующем самолете. На самом деле, первая реакция на отсутствие гравитации — ужас. «Опасность!» — сигнализирует нервная система. Сразу возникает ощущение падения, будто столкнули в бездну. Тело реагирует судорожным дерганьем, хочется инстинктивно вцепиться в любой массивный предмет и доказать самому себе, что ты не летишь вниз навстречу гибели. Очень страшно!
— Ну её в..! Чтобы сила тяжести, техник, как на моей раскладушке… блюл, блюди и будь блюдить… чтоб я ещё..!
Как прикажет, Сиятельный. И корабль нырнул в туннель вакуума.
Четвертая планета Ретикул земного типа. Влаголюбивая растительность, животный мир — классический мезозой. И хоть местные дриопитеки иногда уже спускаются с деревьев, но подозревать их в мозговитости ещё рано. Впрочем, предки гоминидов как раз не интересуют. У них там непролазные джунгли, зловонные топи, от которых даже тренированного токсикомана скрючит, ядовитые твари, бактериологическая среда — санитарные нормы просто отдыхают. И хотя без скафандров не обойтись, они приземлятся на меловом плато, где поменьше вышеперечисленных мерзостей, а Степан понаблюдает за ящерами, раз пожелал.
Спланировали на равнину, взятую в кольцо грядой низких гор и серповидным морским заливом, горящим слюдяным блеском. В сотне метров поодаль озеро с зарослями гигантских хвощей на мелководье, по берегу папоротниковые в три человеческих роста, и по всей равнине, Степан сначала подумал — пальмы, но на самом деле саговники и первые хвойные. Полное представление, что попал на машине времени на миллионы лет в далекое прошлое Земли. Если условия одинаковые, то и различия чисто декоративные. Иллюстрируя это, из папоротников на залысину боязливо выбралось животное, по виду ископаемая земная лошадь мезогиппус, только задние конечности непропорционально больше передних. Почему складывалось впечатление о трусливости и жалкости зверя. С другой стороны, лошадке не пережить дня, если не забиваться в спасительные заросли. Подтверждая, над сиганувшей в папоротники протолошадью пронеслось нечто, напоминающее птеродактиля. Бедная лошадка застряла бы в зубах у летающего кошмара, как семечко в человеческих зубах.
— Ёк-макарёк! — прикидывая размеры зверушек. Он спокойно мог бы пройти под брюхом лошадки, не нагибая головы.
Смущенно шмыгнув носом, поинтересовался, что делать, если какой местный кадаврик обратит своё гастрономическое внимание на них. Улепётывать к кораблю, отбрасываясь бананами?
Головатый успокоил. Скафандр — чудо техники. Транспортное средство, мощный аналитический компьютер и смертельное оружие для любой напасти. Не боись, турист!
Турист не боится, но опасается. Эту тварь с предупредительным взором выпустить полетать над Москвой — у всех голубей случится остановка сердца.
— О чем ты говоришь?! Сущая мелочь по сравнению с тем, что покажем.
— Ты, конечно, шутишь, — шагнул в нишу и закрыл глаза, чтобы не обращать внимание на мельтешение манипуляторов наращивающих на нём скафандр.
Терентий не шутил. Когда он увидел схватку на берегу между заливом и озером, из-за расстояния размеры ящера-убийцы и его жертвы показались не особенно большими, но по мере того как скафандры несли их в метре над землей всё ближе, мясные горы росли в размерах с нереальным увеличением. Хищник, загнав травоядного ящера на мангровую отмель, прижимал его к одинокой скале у самого прибоя. Травоядный ящер, воя, отступал и хлестал хвостищем с такой силой, что жёсткие мангровые усы пригибались от ветра. Хищник пониже, но шире. Размерами, правда, не описать его устрашающий вид. Две пружинистые тумбы, костяная лопата хребта в качестве балансира, передних конечностей не было вообще, четыре маленьких злых глаза и сто пятьдесят пять миллионов зубов, острее осколков вулканического стекла. Ящер изготовился и прыгнул. Единственное оружие травоядного — хвост, помогло хозяину первый и последний раз. Хвост обрушился на голову прыгнувшего хищника, завалив его в сторону. Один выбитый зуб полетел пулей и, на излете ударившись в невидимый защитный экран степанова скафандра, упал на песок. Травоядный ящер попытался удрать по узкой полосе между морем и сбитым с ног хищником, но поздно. Прямо с песка, подобрав под себя пружины, чудовище махнуло на спину жертвы и с хрустом перекусило позвонки. Степан, сморщившись, отвернулся. Чтобы столько кровищи организовать на Земле, нужно было бы забить всех коров Московской области.
Когда Ивар Лузин деликатно покашлял в дверях, Степан с интересом вертел в руках зуб ящера, размышляя о том, что как всё-таки хорошо, что в эволюционной борьбе за место под солнцем победили трусливые лошади, а не клыкастые проглоты. Потом, какнет на лету воробышек или голубок — ничего терпимо, а если трёхтонного птеродактиля над тобой приспичет…
