Спички у Стю были, но поднялся довольно сильный ветер, а руки его здорово дрожали. Потребовалось много времени, чтобы развести костер. С десятой спички он разжег лучину, которую настругал, но тут резко дунул ветер и погасил огонь. Стю заново аккуратно сложил лучину, заслоняя ее своим телом и ладонями. В спичечном коробке с этикеткой, рекламирующей заочную школу «Ла Салль», осталось всего восемь спичек. Он поджарил зайца, половину дал Коджаку, сам же сумел съесть лишь маленький кусочек своей доли. Он бросил Коджаку остатки. Коджак не подобрал их. Он глянул на мясо, а потом тревожно заскулил, уставясь на Стю.
— Давай, малыш. Я не могу.
Коджак доел мясо. Стю смотрел на него, дрожа с ног до головы. Два его одеяла, разумеется, остались внизу.
Солнце зашло, и небо на западе окрасилось в неестественный цвет. Это был самый потрясающий закат, какой Стю доводилось видеть в жизни… но он был ядовитым. Он вспомнил, как в начале шестидесятых диктор журнала киноновосгей «Муви-Тон» с энтузиазмом рассказывал, какие бывают красочные закаты в течение нескольких недель после ядерных испытаний. И, конечно, после землетрясений.
Коджак взобрался наверх из рытвины, волоча что-то в зубах — одно из одеял Стю. Он положил его Стю на колени.
— Эй, — сказал Стю, слабо обняв его, — тебе известно, что ты тот еще пес, а?
Коджак повилял хвостом, давая понять, что ему это известно.
Стю закутался в одеяло и пододвинулся ближе к огню. Коджак улегся рядом, и вскоре они оба заснули. Но сои Стю был неглубоким и тревожным: он то выныривал из горячечного бреда, то снова погружался в него. Где-то после полуночи он разбудил Коджака криками во сне.
— Хэп! — кричал Стю. — Отключи колонки! Он идет! Темный человек идет за тобой! Лучше отключи колонки! Он в той старой тачке, ты что, не видишь!
Коджак тревожно заскулил. Человек был болен. Пес чуял болезнь, и к этому запаху примешивался еще один. Черный. Так пахли зайцы, когда он бросался на них. Так пах волк, которому он выпустил кишки под домом Матушки Абагейл, в Хемингфорд-Хоуме. Так пахли городки, через которые он пробегал на пути к Боулдеру и Глену Бейтману. Это был запах смерти. Если бы он мог наброситься на него и вытащить его из этого Человека, он бы сделал это. Но запах был внутри Человека. Человек вдыхал в себя чистый хороший воздух, а выдыхал запах подступающей смерти, и ничего нельзя было поделать — только ждать и смотреть на это до конца. Коджак опять тихо заскулил, а потом уснул.
На следующее утро Стю проснулся в еще большем жару. Шейные железки распухли до размеров мячиков для гольфа. Глаза были словно раскаленные камни.
«Я умираю… да, это точно».
Он подозвал Коджака, снял цепочку от ключей и вытащил свою записку из чехольчика от карточки с адресом. Аккуратно выводя буквы, он дописал на листке все, что ему довелось увидеть, и положил записку обратно. Потом лег и заснул. А потом каким-то образом опять стемнело. Еще один дивный, жуткий закат пылал и трепетал на западе. Коджак притащил на ужин суслика.
— И это все, на что ты способен?
Коджак завилял хвостом и стыдливо ухмыльнулся.
Стю поджарил суслика, разделил его пополам и ухитрился съесть всю свою долю. Мясо было жестким, с каким-то ужасным диким привкусом, и когда он доел, у него начались отвратительные спазмы в желудке.
— Когда я умру, я хочу, чтобы ты вернулся в Боулдер, — сказал он псу. — Возвращайся и отыщи Фрэн. Найди Фрэнни. Понял, ты, старая немая псина?
Коджак нерешительно повилял хвостом.
Час спустя желудок Стю снова предупредительно заурчал. Он едва успел перевернуться на локте, чтобы не обделать себя, прежде чем его доля суслика исторглась наружу.
— Черт, — горестно пробормотал он и задремал.
Он проснулся до рассвета и приподнялся на локтях с гудящей от жара головой. Он увидел, что костер потух. Это не имело значения. Все равно ему скоро конец.
Его разбудил какой-то звук в темноте. Хруст гравия и камней. Коджак взбирался по склону, вылезая из рытвины, вот и все…
Только Коджак лежал рядом и мирно спал.
Стоило Стю взглянуть на него, как пес проснулся. Он поднял голову с передних лап, а уже в следующее мгновение вскочил и уставился на рытвину; из глубин горла у него вырывалось рычание.
Шорох осыпающихся камней и гальки. Кто-то — что-то — приближается.
Стю с усилием сел. «Это он, — пришло ему в голову. — Он был там, по каким-то образом ему удалось ускользнуть. Теперь он здесь и хочет прикончить меня, прежде чем это успеет сделать грипп».
Рычанье Коджака стало громче. Шерсть на его загривке встала дыбом, голова пригнулась к земле. Шуршащий звук был уже ближе. До Стю донесся тяжелый вздох. Потом возникла пауза, достаточно долгая, чтобы Стю успел утереть пот со лба. Через секунду над краем рытвины навис темный силуэт, плечи и голова закрывали звезды.
Коджак приблизился к нему на негнущихся лапах, все еще рыча.
— Эй! — раздался удивленный, но знакомый голос. — Эй, это что, Коджак? Да?
Рычание тут же оборвалось. Коджак радостно бросился вперед, махая хвостом.
— Нет! — прохрипел Стю. — Это западня! Коджак!..
Но Коджак прыгал вокруг фигуры, выбравшейся наконец на шоссе. И этот силуэт… в нем тоже было что-то знакомое. Он приблизился к Стю с Коджаком, следующим за ним по пятам. Коджак заливался радостным лаем. Стю облизал губы и приготовился драться, если придется. Он надеялся, что один раз сумеет как следует врезать, а может, и два.
— Кто это? — позвал он. — Кто там есть?
Темная фигура остановилась, а потом заговорила:
— Ну, это Том Каллен, вот кто, в натуре, да. Ну и дела, стало быть, Том Каллен. А кто там?
— Стю, — сказал он, и ему показалось, что его голос идет откуда-то издалека. Вообще все отодвинулось Куда-то далеко. — Привет, Том, я рад тебя видеть.
Но он не увидел его — этой ночью он его не увидел. Стю потерял сознание.
Он пришел в себя в десять утра 2 октября, хотя ни он, ни Том не знали, какое было число. Том развел громадный костер и закутал Стю в свой спальный мешок и в свои одеяла. Сам он сидел у огня и жарил зайца. Умиротворенный, Коджак лежал на земле между ним и Стю.
— Том, — выдавил Стю.
Том подошел к нему. Стю увидел, что у него отросла борода; он мало походил на того человека, который ушел из Боулдера на запад пять недель назад. Его голубые глаза весело блестели.
— Стю Редман! Ты уже проснулся, ну и дела, да! Я рад! Да, как здорово повидать тебя. Что ты сделал со своей ногой? Ушиб, наверно. Я однажды ушиб свою. Спрыгнул со стога сена и сломал, наверно. Папаша задал мне трепку! В натуре, да! Это было еще до того, как он сбежал с Диди Пакалоттой.
