– Это песня?
Севр не ответил.
Наверное, Лоцману не на кого опереться, подумал он.
Но барка скользит по темной воде. И путь впереди известен.
Ужасные обрывы, тускло мерцающие зеркала скольжения, тонко посеребренные инеем. Вряд ли Вечный Лоцман видит череп с огромными глазницами, ледяным комом белеющий на черной каменной террасе. Вряд ли он видит завихрения серебристого ледяного песка. Под баркой, которую он ведет, плещет вода. Он ее слышит. Иногда вода становится совсем прозрачной, а с обрывов срываются метельные завихрения. Солнечный ветер болтает слабое магнитное поле планеты, как мыльный пузырь. В такую ночь легко сбиться с курса, хотя якорные стоянки здесь можно пересчитать на пальцах. Это не сложно, когда на каждой руке только по три пальца. Некоторые стоянки защищают только от берегового ветра, тогда барку надо прятать под маяками. Ближайший – Хирхуф, по имени канала. Его следует достичь до начала пылевой бури. К этому маяку лучше подходить к восходу, когда Солнце еще за Олимпом, но бедный розоватый свет уже отмечает тяжелую рябь медленного течения, а некоторые скалы фосфоресцируют. Барку следует держать носом на оранжевую светящуюся скалу. Скала будет медленно увеличиваться, она будет расти, заполнять пространство. И лишь когда скала закроет собой Олимп, надо резко взять вправо на двадцать градусов. Когда-то военная барка «Аллис» на полном ходу врезалась в узкий каменный островок, потому что маяк погас. «Аллис» тонула почти три часа, было холодно, отбивное течение не позволило никому спастись. Кипящая лава, стремительно вырвавшаяся из южного кратера Олимпа, вытопила гигантскую ледяную линзу, веками спавшую под каменными слоями, и мутная бешеная вода стеной пошла вниз, в долину. Некоторые маяки еще работали, но их свет помочь не мог. Лабиринты Иртет-центра затопило, несмотря на медные закрышки. Три долгих страшных недели из-под земли доносились стоны. Они записаны на листы земфрии. Существа с Земли принимают стоны умиравших за музыку. Они думают, что нас погубило отсутствие воды, а на самом деле нас погубила вода, вытопленная извержениями…
– Эти знаки похожи на текст…
Севр взглянул на внутреннюю полупрозрачную перегородку барки, расписанную смутными узорами. Они походили на огромную фотографию звездных перемычек. Если понимать порядок пробелов, знал Севр, можно почувствовать скрытую ритмику, услышать звучание давно исчезнувших голосов.
– Какие-нибудь заклинания?
– Путь…
– Что это означает?
– Не знаю, – он все еще сердился. – Ни один землянин не знает. У марсиан не было религии, как мы это понимаем. Они не боялись друг друга или стихий. Самые жестокие бедствия они принимали как должное. Не больше.
– А что они умели?
– Хранить воду, – объяснил Севр. – И уходить от воды. Строить неприхотливую жизнь. Спасать ее. Напитывать себя водой, так это прозвучало бы по марсиански. В корнях большинства марсианских слов заключено понятие воды.
– Но воды нет.
Лейя смотрела на прозрачный борт, на призрачные ледяные уступы, под которыми медленно проходила гравитационная барка. Ледяные глыбы прилегали друг к другу плотно, как седая рыбья чешуя. Слои пемзы и туфов, желто-бурое битое стекло палагонитов. Вода, наверное, пряталась глубоко под каменными слоями. Так было не всегда. Но теперь это было так. Ледники подпирают каждый склон. Достаточно излиться лаве из кратера и вода вновь наполнит каналы.
– Ты умеешь это читать?
Севр улыбнулся и указал на крошечный прибор-переводчик.
Лейя разочарованно отвернулась. Звездные узоры на полупрозрачных внутренних перегородках барки напоминали наплывы сухой плесени. Как слова Севра. Обжигая на Земле, они не трогали на Марсе. И она не понимала, почему? Ну, почему слова Севра превращались на Марсе в мертвый язык, начинали отдавать пылью? Она не хотела этого. Я полетела бы дальше, подумала она, лишь бы изменить это. Я ненавижу мертвые планеты и пустоту между ними, еще более мертвую, но я полетела бы гораздо дальше, только бы понять, почему слова Севра остывают.
– У него есть имя?
– Если ты о Лоцмане, то приближенно его имя звучит как Пта.
– И он откликается на такое нелепое имя?
– Если захочет. Говорят, такое случалось. Но сам я так думаю. Уверен, это просто легенда. – Севр как бы уколол ее. – Я никогда не слышал такого от людей, которые разговаривали бы с ним сами. Всегда из третьих-четвертых рук. Честно говоря, мы даже не знаем, марсианин ли это?
– Если нет, то кто? – испугалась Лейя.
– Не знаю, – пожал он плечами. – Некий артефакт. Флуктуация. Сгусток некоего разума, материализовавшегося в такой странной форме. Всего лишь электромагнитное облачко.
– А мы разве не такие?
– Мы без обмана, – покачал он головой. – Мы созданы природой, и знаем это. У нас есть твердые доказательства нашего земного происхождения. А Вечный Лоцман просто водит барки по каналам Марса. Может, он водил их тут и тысячи лет назад, а может, появился в одно время с нами. Может, он всего лишь тень, наведенная неведомо кем, даже нами.
Он улыбнулся:
– Зачем ты таскаешь с собой этот календарь? Ты же знаешь, на Марсе он ничему не соответствует.
Лейя не ответила.
Она бережно погладила белую хризантему.
Может, она и похожа на тонкие ледяные цветы Марса, но она живая и не растает под живыми лучами Солнца. И радужная бабочка не изменит своей формы, хотя, к сожалению, никогда не взлетит. Я не могу понять, куда уходит тепло из голоса Севра? Он улыбается, но это неправильная улыбка. Мне нужно чудо. Самое обыкновенное. Мне нужен знак. Она провела кончиком язычка по пересохшим губам. Я не хочу уподобляться мертвой планете. Лейя молча смотрела на нежную колючую белизну инея, все гуще садящегося на камни. Я не хочу, чтобы Севр превратился в ледяной полупрозрачный призрак. Я не люблю воспоминаний, ненавижу мертвецов, которых, может, никогда не было. Мне нужны живые руки. Пусть даже грубые.
– О чем он думает?
– Лоцман? – откликнулся Севр.
– Ну да.
– Я даже не знаю, думает ли он вообще?
– Он думает, – упрямо произнесла Лейя.
– Интересно, о чем? – усмехнулся Севр.
– О живом цветке, который терпеливо ожидает его дома, – Лейя не знала, почему она произносит эти слова. Может, потому что они звучали в ее сознании? – Цветок сидит в клетке. Совсем один. Пока меня нет, цветок должен надышать много кислорода. В моем доме хрустальные стены, а по каменному полу текут ручьи настоящей воды. А за окнами шумят винные деревья.
– И ты говоришь, у тебя нет воображения.
