Перепрыгнув узкую канаву для сточных вод, Лева свернул за угол и чуть было не столкнулся с Захом, местным аборигеном, похожим на гигантского кузнечика с мощными длинными ногами, узким туловищем и уродливой головой богомола. Тот, вылупив фасетчатые глаза, нес огромную коробку в четырех суставчатых конечностях.
— Привет, осторожней, посторонись, как дела, и тебе того же, — выдав на ходу скороговоркой этот дежурный набор фраз, Зах запрыгал дальше, смешно выворачивая зад. Куда это он? Уж не на Свалку ли? Лева проводил его заинтересованным взглядом, профессионально прикидывая, что такого полезного может быть в коробке подобного размера. Но абориген спешил, к сожалению, не на свалку, он свернул к мисс Улби, соседке Левы, склочной и вечно чем-то недовольной старухе. Интерес тут же угас. Понятно: Зах являлся местным почтальоном, брал, как, обычно, работу на дом. Еще бы, с такими-то ногами обратно порожняком куда угодно допрыгаешь в два счета. Хоть на край света.
Несколько разочарованный, Лева двинулся дальше, сняв шляпу и завертев ее в руках. Дурная привычка. Руки постоянно должны быть чем-то заняты, в пустых ладонях ощущался какой-то зуд, и тогда он брал, что под руку подвернется. Так называемый итшийский синдром, кожная болезнь, штука не заразная, но и приятного мало. Марк, в клубе которого Лева считался завсегдатаем, вызнав эту его особенность, но не зная о причинах, ухмыляясь, прятал от него всякую мелочевку, начиная с ложек-вилок и заканчивая тарелками-солонками. Разок не углядев (это когда Лева выронил вазочку с крекетами и все, естественно, просыпал), в сердцах посоветовал купить четки, идеально, по его мнению, успокаивающие нервы. За крекеты тогда пришлось расплачиваться. Хорошо, деньги были, потому как часом ранее он продал тому же Марку разделочный нож из тигийской стали — вещь в хозяйстве нужную — пусть и с треснувшей ручкой, но острый, как бритва.
А четки — это хорошо, он и сам подумывал о чем-то подобном. Только вот на что их покупать, если концы с концами никак не сходятся? И вряд ли сойдутся в обозримом будущем: Свалка лишь кормит (да и то не досыта), а на остальное денег как не было, так и нет. Мечты о волосяных биопроцессорах (поэтому и носил эту дурацкую шляпу, чтобы хоть как-то скрыть прогрессирующую плешь) и зубных протезах (половина своих повыпала там, на Итшае) так и оставались мечтами. Эх, жизнь…
Свернув еще раз, Лева дошел до первого перекрестка. Здесь было куда оживленней и многолюдней, чем у них на улице (одно слово — задворки). Отсюда уже начинал ходить монорельс и автотакси. А если свернуть еще дальше, на Парк-авеню, то оттуда можно было разглядеть искрящуюся сферу Делантик-сити и силовой стержень орбитального лифта. А уж если с Парк-авеню повернуть на Мейдан-стрит и подняться в навесной пентхауз к Марку в клуб, где у того еще был и приличный бар с рестораном этажом ниже, но, главное, последняя модель голографа с объемным реалистичным псевдоприсутствием, то с такой высоты уже проглядывали купола Южного порта и даже угадывались приемные мачты Аргунского космопорта и серебрящиеся черточки посадочных модулей. Правда, увидеть все это можно было лишь днем, когда Сун, местное светило, плясал осколками и брызгами света на всем металлическом, пробивая вездесущую дымку смога, что всегда сопутствовала каждому большому городу, население которого исчислялось миллионами.
Лева держал путь как раз на Мейдан-стрит, к Марку. Вечером тот через голограф крутил танцпрограмму, шоу-денс с участием профессиональных исполнителей бально-спортивных танцев, и Лева спешил к ее началу, заранее предвкушая зрелище. Марк, хозяин заведения, которому Лева приносил то да се, иногда оставлял ему местечко у барной стойки. Бывший боцман линейного крейсера, тоже космолетчик, снисходительно поглядывал на бывшего космомеханика. По большому счету, ни с кем близко в городе Лева так и не сошелся, хоть и прожил тут, на Западной окраине, уже с полгода. Он был одиноким человеком, крохотным винтиком в чудовищно-громадной махине гигантского мегаполиса.
Но он даже представить не мог, что ее величество Судьба уже пристально приглядывается к нему, оценивающе оглядывая его фигуру в потрепанной одежонке.
Ши-дарский игла-разведчик синхронизировал свое стаси-поле с физическими константами и мегаполем данного участка чужой вселенной и, протая в уже как материальное тело, мгновенно задействовал и перестроил внешние адаптеры на структурные основы окружающего его пространства. По корпусу тут же прошла легкая рябь — следствие гашения избыточного давления на чужую метрику. Пока шла физическая перестройка, мозг разведчика быстро просканировал пространство в поисках эмоциональной составляющей (человек сказал бы — принюхался). Та присутствовала, и это обнадеживало. Когда синхронизация и перестройка закончились, а метрика и физические константы пришли в относительную норму, над Аргуном — земной колонией в одном из отдаленных секторов — окончательно проявился длинный узкий корпус разведчика, облепленный блестящими шариками-адаптерами неестественного зеркального цвета. Они постоянно меняли траекторию движения, вращались вокруг собственной оси против часовой стрелки, а сам корпус иглы-разведчика переливался и искрился в лучах Суна, его ходовая часть к тому же еще слабо мерцала, окончательно гася векторную силу прокола времени-пространства. Определив, что структура окружающего пространства остается пока устойчивой и адаптеры успешно, без необратимых последствий, вклинил и разведчика в чужую вселенную, мозг спешно отправил к мохнатому шару планеты (это и был Аргун) капсулу-инвектор с эмоосом на борту. В эмоосе — существе, чье поведение целиком определяют эмоции, — на сей раз доминирующим элементом являлось женское начало, и то было не случайно. От успеха его миссии зависела жизнь и будущее целого мира, сейчас, за миллиарды парсек отсюда там, в другой вселенной, неумолимо угасающего.
…Поднимаясь в скоростном лифте, Лева нахлобучил шляпу чуть ли не на глаза, стараясь не смотреть на ухмыляющегося лифтера, а когда лифт, звякнув, остановился, мышкой прошмыгнул на этаж. Вот всегда так. А чего, казалось бы, стесняться? Или кого? Лифтера? Еще не известно, кому из них тяжелее. Лева, по крайней мере, свободен и в поступках, и в мыслях, а тут катайся с этажа на этаж, как привязанный, да с подобострастной улыбочкой, да слова лишнего никому не скажи.
Но в душе он понимал, что все это — отговорки, ибо у того же лифтера был определенный статус, какое-то положение в обществе, чего совсем не скажешь про него. И все же Лева был счастлив. Потому что сейчас он увидит такое!.. По сравнению с предстоящим остальное казалось пылью под ногами, ненужной мишурой и досадными мелочами.
