…Поднимаясь в скоростном лифте, Лева нахлобучил шляпу чуть ли не на глаза, стараясь не смотреть на ухмыляющегося лифтера, а когда лифт, звякнув, остановился, мышкой прошмыгнул на этаж. Вот всегда так. А чего, казалось бы, стесняться? Или кого? Лифтера? Еще не известно, кому из них тяжелее. Лева, по крайней мере, свободен и в поступках, и в мыслях, а тут катайся с этажа на этаж, как привязанный, да с подобострастной улыбочкой, да слова лишнего никому не скажи.
Но в душе он понимал, что все это — отговорки, ибо у того же лифтера был определенный статус, какое-то положение в обществе, чего совсем не скажешь про него. И все же Лева был счастлив. Потому что сейчас он увидит такое!.. По сравнению с предстоящим остальное казалось пылью под ногами, ненужной мишурой и досадными мелочами.
В клубе у Марка, как всегда, народу хватало, ибо клуб (или, как называл его сам Марк, бар-клуб) пользовался успехом у жителей Западной окраины. Фактически он был один такой, где можно увидеть танцевальные пары с самой Земли, с метрополии. Как и откуда Марк добывал эти кассеты, знал только он. Мода на бальные танцы как на экстравагантное и впечатляющее зрелище здесь, на Аргуне, пока еще не вытеснила ни трехмерное видео, ни виртуалку, ни топ-бренды, ни прочие шоу, но все шло именно к этому, и очень скоро у Марка наверняка появятся конкуренты, а с ними и заботы, и всевозможные осложнения, и прочие неприятности. Ну а потом, как это частенько бывает, танцы вытеснит какое-нибудь другое, не менее захватывающее зрелище, но пока… Пока их популярность на планете не достигла даже пика.
Расположенный под самой крышей, бар-клуб был спроектирован так, что свободного пространства тут всегда хватало, по крайней мере возникала такая иллюзия, особенно в центре, под вогнутой чашей голографа. Лева, топчась в очереди у входа, глянул туда с благоговением, весь переполненный ожиданием и эмоциями — ох, поскорее бы! И, как ему казалось, многие в очереди так же, как и он, в нетерпении переминались с ноги на ногу, ожидая начала программы.
А вот молодежи было мало, та предпочитала ходить пока на другие шоу. Она всегда стремилась все делать сама, нежели смотреть, да еще и в проекции, как за нее «отрываются» другие. Поэтому клиентами Марка являлись, в основном, люди постарше, кое-что в жизни уже повидавшие, имеющие неплохой вкус и знающие толк в хорошем, эмоционально насыщенном зрелище. Они приходили сюда выпить-закусить (для этих целей имелся и бар, и превосходный ресторан этажом ниже, откуда можно было заказать вполне приличные блюда, и многочисленные столики в зале, и уединенные кабинки по его периметру), решить пару-тройку неотложных вопросов, обсудить последние новости, а потом, как бы на десерт, насладиться танц-зрелищем, благо обстановка позволяла: женщин легкого поведения здесь не встретишь, ибо Марк, служивший когда-то боцманом звездного линейного крейсера, на дух их не переносил (очевидно, достали в свое время). Так что леди приходили сюда или по делу, или уже с кавалерами, или просто скоротать вечерок не без пользы для себя — партнерши, исполняющие танцы, никого не оставляли равнодушными. Многие женщины, глядя на них, потом критически оценивали и себя, делая в уме заметки о прическах, нарядах, стиле и фигуре, — все-таки метрополия, а не захолустье. Как там у них, какова мода? Марк бы за голову схватился, узнай он истинную причину их появления здесь. А в остальном бывший боцман придерживался вполне демократических взглядов: у нас свободный город в свободном секторе, любил приговаривать он, только не напивайся в стельку, не бей посуду и морду соседа, кровь оттирать то еще удовольствие, и все будет в порядке: вы пришли отдохнуть и попутно насладиться сногсшибательным зрелищем, которого нигде более не увидите. Что ж, я предоставляю вам такую возможность, так давайте ж уважать друг друга! Лева уважал. И поэтому, заплатив за вход и отдав при этом почти все сэкономленные деньги, он снова мышкой проскользнул к дальнему концу подковообразной барной стойки, взобрался на вертящийся табурет, снял шляпу, привычно затеребил ее в руках и осторожно покосился по сторонам.
Публика, по мнению Левы, была все-таки какая-то не такая. Ну не было в ней той возвышенности, одухотворенности, эмоциональности, что целиком завладела им и которой он всецело отдался сейчас и сердцем, и душой. Не было! Через два табурета от него, например, восседал некто в кричащей ярко-малиновой водолазке, серых лактоновых брючках, с серьгой в ухе в виде серебряной монетки; черные гладкие волосы зачесаны назад. Тип что-то потягивал из высокого стакана через трубочку и равнодушно смотрел прямо перед собой. Кажется, ему было все равно, что он тут пьет и где находится. Лева встречал подобный оловянный взгляд там, в трудлагере, взгляд человека, полностью ушедшего в себя, когда на поверхности остаются одни лишь инстинкты — глотать, дышать, жевать да моргать, от эмоций — ноль! Не вязался как-то его оловянный взгляд с эмоциональной составляющей человеческого «я», да еще в предвкушении зрелища.
Чуть подальше, перед ажурными стеллажами с коллекцией экзотических цветов, расположился импозантный толстяк, этакая продувная нахальная морда вся в рыжей щетине, с маленькими хитрыми глазками, да с теми еще манерами: ел он, вернее, жрал, чавкая, причмокивая и сопя над горшочком с чем-то ароматно-дымившимся, выуживая оттуда пальцами особо лакомые кусочки. У Левы аж свело челюсти, но не от голода (хотя весь его сегодняшний рацион — это банка фасоли, что он разогрел в обед), сколько от обиды и возмущения. Он был убежден, что нельзя вот так — прийти в предвкушении захватывающего действа, экономя буквально на всем, чтобы потом прочувствовать и впитать каждой клеточкой тела и каждым порывом души всю красоту и неповторимость этого самого действа, а самому в это время жрать, сопя и чавкая, или, как тот тип в малиновой водолазке с оловянными глазами, безразлично тянуть что-то там из стакана. Лева понять не мог, как же так можно: не предвкушать того, что скоро начнется? Заниматься обыденными, прозаическими делами? Тогда зачем вообще сюда приходить?!
Если б ему сказали, что он просто идеальный зритель, благородный и благодарный, за виртуозное мастерство и вдохновенное выступление артистов в ответ отдающий частицу собственной души, он бы только отмахнулся. Лично для него это состояние было единственно возможным, естественным. Как дышать, например. «А разве может быть как-то иначе?» — удивленно спросил бы он. «Может, — со вздохом ответил бы какой-нибудь скептик. — Ты — один такой чудак, остальные воспринимают все происходящие как популярное развлечение, не больше, не меньше, как возможность скоротать вечерок, посмотрев заодно и танцпрограмму, шоу-денс, где одна из участниц — умопомрачительная женщина. Посмотреть, запивая его пивом и дымя сигаретой. А ты… Ты слишком эмоционален и экспансивен для этого. Слишком!»
