Рино вернулся за свой стол. Покопаться в своей родословной он еще успеет, а пока надо было заняться более важными делами. Он достал папку и в очередной раз перечитал отчет Дженкинса о попытке дешифровки вируса, но, как и прежде, не обнаружил ни малейшей зацепки. Садри был даже не уверен, что пресловутый «Гефестион 13» — это вирус. Ведь им так и не удалось выяснить, какую именно цель преследовала эта программа, управляя операционной системой компьютера. Надо было бы еще раз побеседовать с обеими девушками-программистами из «Риверс Текнолоджис». Не может быть, чтобы они никогда не замечали ничего необычного в своем офисе. Если хакер обновлял свой вирус с компьютера этой фирмы, то у него наверняка должен был быть доступ к машинам. Может, они о чем-то умалчивают?
Рино хотел было уже позвонить Джону Риверсу, но замер с трубкой в руках. Он вспомнил, что с Тревис и Беннет работал еще один программист-разработчик, такой странный парень с длинными волосами, кажется Гарри Голдфилд. Отложив телефон, Садри заглянул в список работников «Риверс Текнолоджис» и нашел там фамилию «Голдфилд». Да, тот самый, Гарри. Как-то подозрительно он себя вел в тот день. «Вот с него и начнем», — подумал Рино, снова потянувшись к телефону.
— Мистер Риверс, — проговорил он, когда на другом конце сняли трубку. — Я бы хотел еще раз побеседовать с вашими сотрудниками.
— Да, конечно, — президент «Риверс Текнолоджис» был мягко говоря не совсем рад его звонку. — Сегодня, боюсь, уже поздно…
— Я найду удобное время, чтобы заглянуть к вам, — уверил его Садри.
— Как вам будет угодно, — проговорил Риверс.
Рино положил трубку и посмотрел на часы. Было почти пять вечера. Он достал свой мобильный телефон и задумчиво повертел его в руках. Ему жутко хотелось набрать номер Лилиан и пригласить ее на ужин, но с одной стороны, это было не совсем правильно с точки зрения его расследования, а с другой, он был неуверен, что она согласится. Садри подавил в себе желание позвонить Тревис и заставил себя погрузиться в изучение дела «Гефестиона 13». К сожалению, кроме злополучного имени хилиарха Александра Македонского у него не было ни одной зацепки.
— Гефестион, Гефестион, — бормотал Рино. — Откуда он вообще взялся, этот Гефестион? «…был самым близким другом Александра Македонского, вторым в командовании, и возможно его возлюбленным», — перечитал он на мониторе компьютера.
— Только этого мне не хватало, — Садри выругался про себя и набрал на телефоне номер дома родителей.
Трубку подняла его мать.
— Привет, мам, — поздоровался он. — Помнишь, бабушка как-то рассказывала про какого-то нашего предка, который жил еще во время Александра Македонского? Как там звали этого типа?… Что?… Почему вдруг об этом спрашиваю? Да… так, прочел тут кое-что… Не помнишь? Жаль… А нельзя как-нибудь это узнать? Мам, я понимаю… Да, но… Как, как?… Окси… что? Оксиарт?… Откуда ты взяла это имя?… М-да, а еще говоришь, что не помнишь. Что это за умник такой?… Ладно, я сам поищу. Спасибо, мам. Целую, пока.
Он повесил трубку и придвинул к себе ноутбук.
— Ну-ка, посмотрим, кто такой этот Оксиарт, — пробормотал Рино.
Садри вписал в поисковую систему нужное имя и кликнул «искать». Пробежав глазами результаты поиска, он чуть не подпрыгнул на стуле.
— Что?! Тесть Александра Великого?!
* * *
Персия. 1105 год.
Нещадно палило солнце. Приказав верблюду остановиться, Гефестион спрыгнул на раскаленный песок и достал флягу с водой. Окидывая взглядом округу, он снял с лица повязку, оберегавшую от его знойного воздуха, и сделал несколько жадных глотков. Накануне вечером, он выехал из Бендер-Аббаса и проскакал всю ночь в направлении, известном только ему одному. Гефестион не сомневался в том, что точно знал дорогу. Он то и дело останавливался и сверялся по звездам и прочим ориентирам, которых не успело поглотить время. И вот, наконец, он увидел тот самый одинокий обломок скалы — безмолвный свидетель ушедших веков.
Гефестион медленно подошел к валуну и коснулся него. От камня на него повеяло родным теплом далеких воспоминаний. Если бы он только знал, что через столько долгих лет снова окажется здесь в надежде на помощь. Македонянин опустился на колени и снял с головы чалму. Он не чувствовал ни зноя, ни обжигающих солнечных лучей. Его длинные каштановые волосы светились на солнце неподдельным золотом.
— Александр, — прошептал Гефестион, проводя пальцами по камню, — друг мой, брат мой, я снова здесь! Я здесь, потому что мне нужна твоя помощь. Ты ведь знал… Ты знал, что наступит этот день, и труды твои не пропадут даром! Благородство твое и щедрость не станут добычей тлена ушедших времен! Ты знал, что будет на свете такой несчастный человек, как я, кто на коленях приползет, чтобы прильнуть к источнику, который ты оставил!
Македонянин закрыл руками лицо и зарыдал.
— Александр… — повторял он. — Александр…
Он не помнил, сколько просидел на горячим песке, пытаясь совладать со слабостью, нахлынувшей на него. Наконец, уняв слезы, он поднялся и надел обратно чалму. Затем он подошел к верблюду и вытащил из сумы, висящей на боку животного, большую лопату. Вернувшись к валуну, Гефестион снял с себя всю лишнюю одежду, чтобы она не мешала ему, и, оставшись в одной тунике и узких брюках, с минуту смотрел на обломок скалы.
— Господи, помоги мне, — прошептал он и воткнул лопату в песок.
Не обращая внимания ни на зной дня, ни на холод ночи, ни на нестерпимую боль во всех суставах и смертельную усталость, он копал трое суток. Когда его лопата наконец со звоном ударилась о твердую плиту, македонянин без чувств растянулся на дне выкопанного им рва. Когда Гефестион очнулся, день уже начинал клониться к закату. Поднявшись на дрожавшие от боли и усталости ноги, он начал освобождать края обнаруженной им плиты. Наконец, после долгих усилий и мучений ему удалось сдвинуть ее с места, обнажив глубокую нишу. Македонянин зажег заранее приготовленный факел и, нащупав руками ступеньки на круто уходящей под землю стене, полез во тьму. Спускаться было очень неудобно, и он то и дело рисковал сорваться вниз, но македонянин знал, что вырытая под землей камера не должна была быть очень глубокой. К тому же, вряд ли с ним что-нибудь случилось, если бы он упал. За восемь веков бесконечного существования Гефестион забыл, каково это — беспокоиться за собственную жизнь.
Наконец спустившись на самое дно, македонянин стряхнул с себя песок и посветил вокруг факелом. Куда бы не падал свет огня, в ответ на яркие лучи темная пещера отзывалась ослепительными бликами и переливами золота и драгоценных камней. Гефестион прошел на середину подземной комнаты и вздохнул с облегчением. За прошедшие века грабители и мародеры не сумели добраться до этой заветной сокровищницы. Он вспомнил, как они возвращались в Вавилон через Карманию. Сокровищ, добытых в результате завоеваний, было так много, что изнемогавшие воины уже не могли их нести. Тогда Александр повелел вырыть в земле комнату и сложить туда все богатства, оставив лишь те, что люди были способны унести с собой. Когда его приказ был исполнен, царь приказал закрыть вход в нишу плитой и засыпать ее песком. Единственным явным ориентиром подземной сокровищницы стал обломок скалы, одиноко стоявший посреди пустыни. В ту минуту, прощаясь с похороненным богатством, повелитель Запада и Востока вряд ли мог предположить, что однажды спустя столетия его самый близкий друг и наперсник вернется сюда.
