Конечно, всего проще было снарядить Гиппогриф и на нем, по желанию, подняться высоко над облаками или свободно носиться над океаном, почти задевая за гребни волн упругим дном своей ивовой лодочки. Но не этого хотелось теперь Андрею Ивановичу. Все это были ощущения уже переиспытанные, настолько знакомые, что в них уже не было ничего нового. И кроме того, на Гиппогрифе ему пришлось бы сидеть спокойно и неподвижно, так как там не к чему было приложить силу, которая требовала упражнений и работы. Поэтому ему пришла фантазия по-кататься "по синим волнам океана" на настоящей морской лодке, полавировать на парусах по ветру и против ветра, словом, — приложить на практике те таинства мореходного искусства, в которые некогда посвятил его кузен-моряк на грачевском пруду, несколько раз искупавшись с ним вместе во всем платье на крутых поворотах, когда узенький и вертлявый челнок мельника опрокидывался под тяжестью парусов.
"Можно будет выбрать не особенно свежий ветер", — думал Андрей Иванович. Но прежде всего надо построить лодку. Что за беда, если над ней придется по-работать две или даже три недели! Время у меня не купленное. Сама работа пустяки, строительный материал под руками… Вот разве теория подгадит: вместо легкой послушной лодки, пожалуй, выйдет какое-нибудь тяжелое, кривобокое чудовище? А впрочем — посмотрим, попробуем.
Следствием этого решения было то, что на другой день с самого утра Андрей Иванович принялся за работу. Он выбрал подходящее хлопчатниковое дерево, устроил около него нечто вроде подвижной лестницы, срубил с него вершину, обрубил ветви, и стоя на верхней площадке своей лестницы, принялся распиливать на доски прямо по корню. Дело пошло довольно успешно, однако, отпилив первую доску, Андрей Иванович почувствовал, что труд этот далеко не такой легкий, как это ему сначала казалось. Но он обладал в известной степени упрямством и, раз принявшись за дело, непременно доводил его до конца, чего бы это ему ни стоило. Так было и в этом случае. Обливаясь потом и ворча на непослушную пилу, которая пилила не так скоро и прямо, как ему хотелось, он продолжал отпиливать от дерева одну доску за другой и, покончив с одним, перешел к другому. Когда ему наскучивало распиливание, он принимался за обтесывание и выстругивание и в полторы недели постоянного труда наготовил столько досок и брусьев разной толщины, что счел уже возможным приступить, наконец, к постройке лодки.
Нельзя однако сказать, чтобы все это время Андрей Иванович занимался одной только плотничною работой. Напротив, он часто давал себе короткий отдых, делал недалекие прогулки с ружьем, по вечерам постоянно выезжал на челноке ставить жерлицы, собирал попавшуюся рыбу, ухаживал за льямами, накашивая им утром и вечером травы, готовил обед и ужин, — словом вел все свое немногосложное хозяйство и при этом находил еще время предаваться кейфу в тени банана, лежа на толстом ковре с книгой в руке и чашкой горячего душистого кофе на низенькой скамейке, заменявшей в этом случае стол.
По вечерам в эти полторы недели Андрей Иванович не раз чертил и перечерчивал конструкторские чертежи предполагаемой лодки, тщательно вычерчивая фигуры и вычисляя размеры деталей. Таким образом, вместе с окончанием заготовки материалов, были приготовлены подробные чертежи практикуемой лодки и работа должна была идти теперь, как "по писанному". Действительно, работа пошла замечательно быстро. В несколько дней был вытесан киль, прилажены лекала, врублены кокоры — словом, остов лодки вчерне был готов и тщательно выверен. Началась обшивка и только здесь встретилось затруднение: за недостатком железных гвоздей пришлось обшивать деревянными.
Андрей Иванович приуныл. Он не прочь был устроить кузницу и собственноручно ковать гвозди, но где взять железо? Бродя по острову, он не раз видел красную глину, которой одно время даже предполагал воспользоваться вместо охры для окраски своего челнока. Он, — если можно так выразиться, — чуял, что в этой глине заключается железо, — но как добыть, выделить его оттуда? Напрасно собирал он свои минералогические и металлургические познания, припоминал все, что знал когда-то о магнитном железняке, о доменных печах, о чугуне, но из всего этого ничего не выходило. В конце концов он даже возроптал на свое воспитание. Досталось тут и гимназии, и университету… Впрочем, он скоро опомнился и сообразил, что ars longa, vita brevis[5], что при бесконечном разнообразии человеческих знаний специализация необходима и что он сам виноват, если не подготовился специально в Робинзоны.
Пусть однако читатель не думает, что Андрей Иванович не сумел бы добыть себе железа, если бы оно ему было настолько нужно, что без него нельзя было бы обойтись. На свете все так просто делается, что в большинстве случаев достаточно хотеть, чтобы мочь. Суворов потому не терпел "немогузнаек", что они не умели хотеть, что они успокаивались на своем незнании, не имея достаточно энергии, чтобы разделаться с ним, стряхнуть его с себя.
Как бы то ни было, кораблестроителю пришлось, скрепя сердце, работать деревянными гвоздями, призвав себе на помощь российское "авось да небось". Это обстоятельство сначала несколько разочаровало и охладило Андрея Ивановича: но потом он снова увлекся своей работой и даже стал любоваться, как все это выходило у него стройно, красиво и аккуратно. В глазах настоящего мастера работа Андрея Ивановича, конечно, не имела бы никакой цены и наверно вызвала бы безжалостное осуждение. Но Андрей Иванович смотрел на свое создание другими глазами. Он еще живо помнил первоначальный хаос, из которого он вызвал его к жизни — те чурбаки, бревна, кривые шероховатые доски, грудой наваленные на этом самом месте, он помнил, как из этого хаоса мало-помалу под его руками начало получаться нечто целое, органически связанное из множества отдельных частей, нечто имеющее определенную физиономию, стройное, даже красивое: разве Андрей Иванович не имел права этим восхищаться? Каждый работник, работающий не за страх, а за совесть, как бы он ни был неискусен в чужих глазах, непременно испытывает это чувство удовлетворенности и в этом чувстве большего или меньшего приближения, к идеалу заключается лучшая награда за труд и главнейший стимул для дальнейшего усовершенствования.
Вместо двух-трех недель, постройка лодки с конопаткой и осмолкой затянулась более, чем на два месяца. Но зато, когда она была кончена и, перенесенная при помощи Гиппогрифа на озеро, закачалась на его волнах так стройно и солидно, сердце Андрея Ивановича прониклось весьма понятным чувством гордости. Против ожидания, несмотря на свою величину, лодка оказалась довольно легкой, прекрасно слушалась руля и отлично ходила под парусами. На озере, конечно, ей негде было разгуляться, но перенести ее на риф Андрей Иванович пока не решался, так как все время стояла слишком ветреная погода. Он поневоле должен был довольствоваться маневрами на озере и это принесло ему пользу в том отношении, что, не рискуя ни малейшей опасностью, он научился довольно хорошо управлять своей лодкой.
