И нашел ее губы.
* * *
Влад открыл глаза и увидел Гран-Грэма. Незаконорожденный тролль сидел на крышке компьютера, его белые тряпичные клыки торчали неуверенно и как-то жалко. Влад протянул к нему дрожащую руку – но понял, что тролль находится в нескольких метрах, на другом конце комнаты, а кажущаяся его доступность – результат изменившегося Владова мировосприятия.
Все вокруг казалось отражением на поверхности радужного, светлого, но очень уж зыбкого пузыря. Комната… зеленоватые обои… зеркало… занавески…
Он перевел взгляд. Для верности еще и потрогал рукой пустое пространство рядом с собой: смятая простыня…
Царапнуло под сердцем кошачьей лапой. Царапнуло еще раз. Отпустило.
Он не знал, кто такая Анжела, откуда она взялась, замужем ли… Собственно, ему и не нужно было это знать. Анжела умна и тактична. Скорее всего, они больше никогда не увидятся.
Радости не было. Грусти тоже. Пустота – как и полагается. Он давно не маленький мальчик, он знает, что за такие вот эйфорические всплески надлежит расплачиваться ощущением полнейшего вакуума под сердцем.
Он и расплатится. Не в первый раз.
Влад с трудом поднялся. Добрел до тролля, указательным пальцем погладил зеленую макушку. Постоял, ощущая босыми ступнями жесткий ворс гостиничного ковролина, ощущая дрожащими ноздрями стылый запах вчерашнего сигаретного дыма, до поры до времени не борясь с пустотой, давая ей растворить себя, почти полностью съесть.
Ничего, ничего…
Не было приобретения, не будет и потери. Сегодняшний день предстоит проглотить, как лекарство. А завтра – завтра все будет по-другому; слава Богу, у Влада есть опыт. Он умеет забывать женщин, которых, кажется, даже любил в какой-то момент…
Струя воды из крана уперлась ему в затылок, будто пистолетный ствол. Влад смотрел вниз, на белую эмаль маленькой ванной, на растекающиеся по ней холодные весенние ручьи.
* * *
В ресторане ему померещилась Анна.
Женщина сидела за дальним столиком, Влад видел ее спину, ее ухо, кусочек ее щеки. И Влад узнал ее – сразу же; первым побуждением было бежать отсюда без оглядки, но он все-таки остался сидеть, тупо разглядывая принесенное официантом меню.
Ее спутником был молодой мужчина в немодном, не очень аккуратном костюме. Мужчина громко смеялся; Анна улыбалась и что-то говорила, потом повернула голову, и Влад увидел ее профиль.
Или все-таки?!
Отложив меню, он встал и двинулся через весь зал – по ковровой дорожке, мимо жующих, болтающих, вздыхающих, глотающих алкоголь. Не доходя трех метров, замедлил шаг. Мужчина в немодном костюме вопросительно уставился на него; проследив за взглядом спутника, женщина обернулась.
– Извините, – сказал Влад и вернулся на свое место.
Она была все-таки очень похожа на Анну. Издали.
Хотя Анне сейчас должно быть тридцать шесть, а этой женщине едва ли исполнилось тридцать. Вот беда – Влад понятия не имеет, как выглядит сейчас Анна. Димка остался в его памяти семнадцатилетним… Анна – двадцатидвухлетней. Но Анна, в отличие от Димки, жива…
Он съел куриное жаркое, не почувствовав вкуса. Поднялся и пошел собирать вещи.
* * *
Очень коротко стриженые черные волосы, высокие скулы, цыплячьи плечи под тонким свитером. Такой Влад впервые увидел Анну; ей было девятнадцать, она остановилась посреди большой полукруглой аудитории, оглядела деревянные ряды, ярусами поднимающиеся под самый потолок, оглядела пустую пока что кафедру, оглядела студентов, явившихся раньше и уже выбравших себе места, вежливо кивнула, здороваясь одновременно со всеми – и обернулась к дверям, и позвала кого-то, оставшегося в коридоре: «Да, это здесь! Заходи!»
Тогда Влад впервые услышал ее голос.
Она дождалась приятельницу – и села с ней у окна, в первом ряду.
С тех пор это было постоянное ее место; юноше, угнездившемуся в дальнем углу аудитории, на самом последнем и самом высоком ряду, была видна черная макушка, розовое ухо и кусочек щеки.
Юношу очень скоро сочли наполовину сумасшедшим. Он никогда ни с кем не здоровался, никому не смотрел в глаза и уж подавно ни с кем не разговаривал. Часто пропускал занятия, иногда пропадал на целую неделю; сидел всегда в дальнем углу, прикрыв лицо ладонью, на перерывах грыз яблоко или бутерброд (в студенческой столовой его ни разу не видели!). Уходил позже всех – дожидался, пока аудитория опустеет, и тогда только слезал со своей верхотуры, спускался, будто гриф, обнаруживший падаль.
Конечно, его не любили и побаивались. До самой сессии не знали, как его зовут, и в разговорах – вполголоса – звали «дуркой»; сессию он сдал кое-как, но все-таки сдал, к немалому удивлению некоторых однокурсников.
(Это был четвертый по счету университет, в котором он учился. Ни в одном учебном заведении он не задерживался дольше, чем на год-полтора; название будущей его специальности звучало расплывчато-гуманитарно. Статус студента избавлял его от армейской службы, да ему и нравилось учиться; он был бы, наверное, отличником, если бы не вечный страх задеть кого-нибудь невидимыми щупальцами уз. Он страшился и прятался. Он жил неудобной жизнью ночной бабочки, извлеченной под полуденное солнце).
Анна, на дух не переносившая ни намека на конфликт, держалась от странного юноши так далеко, как только позволяла огромная аудитория; итак, Влад сидел в последнем ряду у стены, Анна – в первом ряду у окна. Их разделяли столы и стулья, склоненные головы, скрипы и перешептывания; длинный взгляд прошивал аудиторию из угла в угол, по диагонали, взгляд сквозь пальцы, никому не заметный, напряженный, как тетива.
Кажется, когда-то она занималась танцами. А может быть и нет. Владу нравилось смотреть, как она идет от двери к своему месту. В каждом ее движении сочетались подростковая небрежность – и балетная отточенность. Она была хозяйкой своего тела, и в этом спокойном властвовании Владу виделось что-то от небольшого грациозного зверька. Он не однажды наблюдал, как она прыгает на подножку трамвая – будто белка. Или протискивается сквозь толпу в салоне – как ящерица. Но это было потом, спустя несколько месяцев, когда он повадился ходить за ней, на расстоянии провожать ее домой почти каждый вечер… А поначалу он просто смотрел, как она шагает, как поворачивает голову.
Когда она склонялась над тетрадкой, Влад видел только затылок и ухо. Зато когда она поднимала взгляд на преподавателя – открывался профиль, Влад видел его когда-то в детстве, на старинной монете, которая потом потерялась…
