Заяц метнулся через дорогу. Натуральный заяц; Влад ударил по тормозам, машину повело на скользкой дороге, в последний момент Влад сумел выровняться, не развернуться поперек шоссе, не опрокинуться, не покатиться…
Машина стояла у обочины, зайца, понятно, след простыл, зато яркая картина катастрофы из Владова воображения исчезать не собиралась: бензиновый костер… копоть на белом снегу…
Не могло такого быть, угрюмо подумал Влад. Фантазии.
* * *
Ему нравилось воображать, как он подходит к Анне, останавливается перед ней, смотрит ей в глаза… Говорит что-нибудь незначительное. О погоде. О расписании на будущую неделю. О книгах.
Он даже этого не мог себе позволить! Даже подойти и остановиться рядом; он сидел, как сыч, на своей верхотуре, и оттуда наблюдал, как она разговаривает с преподавателем – и как в глазах ее собеседника, моложавого подтянутого франта, тают будто два кусочка сливочного масла.
Франт преподавал философию, его лекции были дважды в неделю, на безымянном пальце его правой руки имелось толстое обручальное кольцо, тем не менее он всегда выделял взглядом хорошеньких студенток, а ведь Анна была не просто хорошенькая. Она была… нет, не самая красивая на курсе. Были девушки куда более броские; Анна, к тому же, почти не пользовалась косметикой… Анна была – профиль на монете, серебро среди меди и нержавейки, она выделялась бы и среди золота, ленивого, пошлого, желтого. Она смеялась негромко, но Влад всегда слышал ее смех даже сквозь утробный хохот однокурсниц. На лекциях она редко задавала вопросы, но если спрашивала – то будто дротиком в «десятку». Преподаватели, как правило, в ответ поспешно кивали: «Да, хорошо, что вы спросили, я как раз хотел сказать…»
У нее был цепкий, ясный взгляд. Влад мечтал, чтобы она хоть однажды посмотрела на него. Вот так, с огоньком на дне пристальных глаз.
Однажды вечером она сидела в читальном зале до самого закрытия библиотеки. И Влад сидел – совсем рядом, но невидимый Анне за стеллажом с какими-то журналами. Без пяти восемь библиотекарша пошла по рядам, выпроваживая студентов домой; Анна отстала от группки девчонок, брела в гардероб, опустив голову, в руке у нее был шарф, конец его волочился по полу, а Влад шел сзади, в двадцати шагах. Вот пришли в гардероб – на каждом пустом крючке имелся жестяной номерок, и все они звенели, стоило лишь прикоснуться к вешалке; Анна натянула пальто – Влад не стал помогать ей, он ждал у порога, пока она оденется и выйдет…
И тут у нее из кармана вывалился металлический жетончик на метро. Вывалился и покатился по полу, по темному вощеному паркету, по бетонной плитке, прямо к Владовым ногам. Ударился о его правый ботинок – и, потрепыхавшись еще немного, улегся на бок.
Влад машинально наклонился и поднял жетон.
Однокурсники давно привыкли не замечать его – как будто он был такой вот вешалкой со звенящим номерком; Анна и смотрела так, будто в первый раз видела этого небольшого веснушчатого парня с потертой сумкой через плечо.
Но она смотрела. Прямо на него. И в черных цепких глазах было приветливое удивление.
Влад шагнул вперед и положил жетон на стойку гардероба.
– Спасибо, – сказала Анна.
– Пожалуйста, – сказал он, повернулся и вышел.
…Она шла по темной улице, а он шагал сзади, не выпуская ее из виду. Она села в трамвай – и он ухитрился влезть в него так, чтобы она не заметила. Она вышла – и за ней Влад; она вошла в парадное, и он вошел следом – неслышно. На третьем этаже открылась дверь, женский голос спросил, почему так поздно, дверь закрылась…
На другое утро Влад купил на почте десять конвертов без марки и тонкую школьную тетрадь. Спустя два дня, снова проводив Анну до самого дома, оставил конверт в почтовом ящике квартиры номер восемь.
«Привет.
Ты занималась хореографией? Ты танцовщица, да?
Учти – философ таращится на тебя, как на шоколадный торт, а ты ничего не видишь. Тебе и не надо видеть. Пусть себе таращится.
Знай, пожалуйста. Если тебе что-то понадобиться – рядом всегда есть человек, который сможет помочь и защитить.
Всегда.
Ну что – мне удалось тебя заинтриговать?
Апрель».Утром она внимательно вглядывалась в лица однокурсников. Щеки ее казались более розовыми, чем обычно; проклятый философ нюхом учуял ее романтическое настроение, попросил остаться после пары и долго что-то втолковывал, нежно водя пальцем по строчкам Анниного реферата…
«…Эта скотина обязательно будет приставать к тебе перед экзаменом. Если только он начнет паскудно намекать – приколи на свитер любую брошку, или даже просто булавку…
Апрель». * * *
Он отпер ворота большим нержавеющим ключом. Загнал в гараж машину – колеса то и дело пробуксовывали в снегу; почтовый ящик был переполнен, из щели для писем и газет розовым языком торчала какая-то рекламная открытка. Порог, ровно припорошенный снегом, походил на стол под крахмальной скатертью; рифленые ботинки Влада припечатали это великолепие, возвестив тем самым любопытному почтальону, что «этот ненормальный» наконец-то вернулся домой.
Почтальон когда-то даже сообщил в полицию. Он уверен был, что Влад – темная личность, что честные граждане так себя не ведут. Влад подарил участковому книжку своих сказок «Для самых маленьких», и этим инцидент исчерпался, но почтальон с тех пор невзлюбил его еще сильнее и распускал по округе самые гадкие и вздорные слухи. Правда, Влада это вовсе не касалось, знакомых и соседей у него в округе не было, он выбрал этот дом именно за его уединенность…
…Как раз накануне консультации по философии Анна пришла в аудиторию с железной брошкой на свитере. Она казалась подавленной, от румянца не осталось и следа, кто-то из приятельниц нелестно высказался в адрес дешевого украшения, Анна сделала попытку снять брошку – но в конце концов оставила…
Вечером того же дня Влад пришел к философу домой. Дверь открыла жена – дородная дама в полосатом махровом халате. Влад сунул ей в руки желтую, как цыпленок, розу и с улыбкой попросил позвать господина такого-то.
Из квартиры доносились детские голоса; философ вышел, на лице его имелась удивленная улыбка. Даже дома, застигнутый врасплох, он выглядел франтом: на вельветовой рубашке не было ни морщинки, домашние брюки не пузырились на коленях, лестничную площадку заполнил запах одеколона. Влад на секунду увидел себя со стороны – плохо одетый, плохо выбритый юноша с лихорадочным огоньком в глазах; бирюк, сумасшедший, студент-троечник. Кому поверят, если дело дойдет до разбирательств? Ясно же, кому поверят, а кого отчислят по дисциплинарным соображениям…
