— Я не задумывался об этом, — сказал Евно. — Мир был жесток, и я просто пытался в нем выжить.
— И это тебе едва не удалось, — без усмешки сказал немец. — Старайся, Раскин, у тебя еще остается шанс умереть от старости.
Он посидел, постукивая сухими длинными пальцами с ухоженными ногтями по черепной кости.
— Как там у Шекспира? — спросил он. — Бедный Йорик… Когда-то он носил меня на своих плечах…
— Довольно вольное переложение Шекспира, — криво усмехнулся Евно Азеф.
— Дело не в словах этого англосакса, — отмахнулся штурмфюрер. — Придумать Гамлету монолог можно было бы и помудрее. Древние источники говорят, что Голгофа скрывает в своих недрах череп первого человека — Адама Кадмона. Христианский Бог принял страдание там, где был зарыт первородный грех. Тебе не кажется, что Бог слишком склонен к эффектам?
Но если мы это прощаем Ему, то почему не быть немножечко позером человеку, ведь это простительно, человек — всего лишь плохая копия своего всемогущего создателя. Верно?
— Не знаю, — сказал Азеф. — Я не успеваю бежать за вашей мыслью, господин штурмфюрер! Философия — плохое занятие для голодного человека, еще опыт Греции и Рима учит нас, что философствовать хорошо на полный желудок, философствовать натощак — просто опасно.
— Да, да, — согласно кивнул фон Пиллад. — Я сам должен был подумать об этом. Сейчас тебе принесут поесть.
Он позвонил.
Высокий темнолицый и оттого кажущийся хмурым рядовой эсэсовец выслушал приказ штурмфюрера и принес судки, в которых еще дымились горячие блюда. Азеф с некоторой опаской принялся за еду. После каждой ложки супа он застывал и прислушивался к своему организму, который на внезапную сытость мог отреагировать своеобразно.
Однако обошлось.
— Знаешь, Раскин, — сказал штурмфюрер, с брезгливым любопытством наблюдавший за тем, как жадно поглощает еду Азеф. — Меня всегда поражало лицемерие христианских художников. Если они рисовали путь на Голгофу, то Иисус Христос у них всегда сгибается под тяжестью креста. А ведь в Евангелии точно указывается, что крест нес Симон Киренеянин. И Матфей пишет о том, и Марк… Зачем же лицемерить, тем более что висеть на кресте под жарким пустынным солнцем не самое сладкое занятие?!
— Не знаю, — устало сказал Азеф. Закончив поглощать пищу, он сразу осоловел. Мысли его стали ленивыми и тягучими, сейчас даже неожиданная угроза смерти не могла бы встряхнуть достаточным образом душу, уставшую от внезапно навалившейся сытости.
— А вы говорили, что философствовать хорошо на полный желудок, — несколько разочарованно сказал штурмфюрер фон Пиллад. — Ладно, Раскин, иди в барак и попытайся подумать над тем, что я тебе сказал сегодня.
— Над чем именно? — поинтересовался Азеф. — Над лицемерием художников? Над монологом Гамлета? Или о фундаменте, на котором стоит человеческая душа?
Штурмфюрер внимательно посмотрел на него.
— Я вижу, что сытость — это обязательное условие для сарказма, — сказал он. — Но в твоей ситуации он неуместен.
Подумай над тем, что скрывают толщи Голгофы. Суть пирога именно в начинке, Раскин. Именно в начинке.
Мученичество Богочеловека и искупление мира через Его кровь было существенной частью многих религий. Восточно-индийский эквивалент Христа — это бессмертный Кришна, который, сидя в лесу, играет на флейте и чарует своей музыкой зверей и птиц. Считается, что этот боговдохновенный Спаситель человечества был распят на дереве его врагами, но при этом были приняты все меры для того, чтобы скрыть произошедшее. Материальная смертная плоть Спасителя исчезла, обретая небесное жилище, и дерево, на котором висело тело, вдруг покрылось красными цветами, распространяющими тончайший аромат. По другой версии Кришна был привязан к крестообразному, дереву и только после этого убит стрелами.
В книге Мура «Индусский пантеон» есть картина, на которой изображен Кришна, руки и ноги которого пронзены гвоздями.
На знаменах римских легионов, оккупировавших Малую Азию, были изображения распятого на кресте человека.
История тайных учений, том 2
Глава седьмая
СПАСЕНИЕ ПО ЭЙХМАМУ
Гиммлер любил размышлять, сидя в уютном кожаном, слегка продавленном кресле. Он стеснялся своей слабости, которая заключалась в мещанской тяге к уюту. Рейхсфюрер СС не должен был показывать человеческих слабостей. Вождь новых людей, в которых фюрер оживил арийского зверя, он должен был держаться, как и полагается вожаку стаи, — высокомерно и немного обособленно.
Обычно он встречал посетителей в своем аскетично обставленном кабинете и, поблескивая пенсне, буравил человека немигающим пристальным взглядом, который, как Гиммлеру казалось, проникал в самые глубины человеческого сознания, порождая в человеке страх и ощущение личной неполноценности. Редко он был в штатском, черный мундир с серебряным шитьем совершенно не стеснял его, более того, он давал рейхсфюреру чувство превосходства над человеком. Иной выделяется из общей массы живущих незаурядной физической силой. Как Макс Шмеллинг, например. Другой — своей хитрожопостью и изворотливостью, как Йозеф Геббельс. Третьих, как Германа Геринга, над человеческим стадом поднимают связи и слава, добытая в юности. И только редкий человек поднимается к вершинам власти силой своего духа и ума. К таковым Гиммлер относил фюрера, таким отчасти считал итальянского дуче, но прежде всего относил себя.
Властвуя над черным орденом, сосредоточив в своих руках тайные пружины власти, Генрих знал маленькие стыдные тайны сподвижников, и знание этих тайн поднимало его в собственных глазах. Часто так бывает, что слабости одних делают сильными других.
Адольф Эйхман был слабым именно потому, что рейхсфюрер знал про него все. Тех подчиненных, в чьей душе жила тайна, рейхсфюрер боялся и старался удалить из своего окружения. Как он это сделал с чересчур интеллигентным Гейдрихом, который был слишком умен, чтобы постоянно оставаться в тени. Рано или поздно такие люди сами начинают отбрасывать тень, и, если не принять мер, может вполне наступить тот день, когда ты сам окажешься в тени, отбрасываемой более сильным. Поэтому самым главным было вовремя отобрать у человека тень, как это было проделано с Петером Шлемилем. Гиммлер любил эту романтическую историю и даже читал ее своей любимой дочери Гудрун. Дочь сильного человека должна с детства знать, где живут истоки человеческой силы и могущества.
Адольфа Эйхмана Гиммлер никогда не опасался. Эйхман был умен, но недостаточно умен, чтобы достичь всемогущества. Эйхман был отличным организатором, порой он напоминал Гиммлеру инженера с завода Густава Круп-па, который мог одинаково умело организовать приготовление стали или отливку из этой стали заготовок для' пушечных стволов.
