— Вандерхузе был доверенным лицом Геннадия Юрьевича, практически официально, — начал Славин. — Но при этом работал на Сикорски. Завербован на втором курсе «трёшки» в качестве личного агента.
— Это по мемуару заметно, — сказал Комов. — Сначала всячески ругает Руди, потом почти признаётся. «У меня особые отношения с одним человеком. Который Целмсом очень интересуется» — процитировал он.
— Он, похоже, нас недооценивает, — сказал Сикорски. — Было достаточно штришка с янтарином.
— И зачем? — продолжал Комов. — Ты хотел знать, какое оборудование я заказываю?
— И это тоже, — Сикорски ухмыльнулся. — Он же у тебя был вроде личного оруженосца и снабженца. Доставал всё. От нового оружия до хорошего коньяка.
— Коньяк — отличная идея, — оживился Горбовский. — Пожалуй, ради такого дела я даже присяду…
Он осторожно оторвал тело от дивана. Морщась, сел. Тут же принялся массировать себе левой рукой правую.
— Арам Самвелович, дорогой, — попросил он. — Организуйте нам коньячку. Пожалуй… — он на мгновение задумался, — «Резерв Фамильяр Алголь Двойной Свет» десятого года. Он тут на складе случайно образовался, а я его нашёл. Я так понимаю, у присутствующих нет возражений?
Все покивали.
— Кстати, — сказал Комов. — Теперь это дело прошлое. Могу я тебя спросить об одной вещи? Ответишь честно?
Сикорски задумался на пару секунд.
— Передал ли мне дядя Яша твой пароль доступа? Вот на этот вопрос мне очень не хочется отвечать честно.
— Не передавал, знаю, — отмахнулся Комов.
— Ты это контролировал?
— Ну а как же? — удивился Комов. — Обычная проверка для доверенного лица. Кстати, Вандерхузе её почти выдержал.
— Гм. В том тексте сказано, что ты дал его во время факапа у Слепого Пятна. Операция «Алкиона». Тогда было жарко. И ты тогда думал о проверках?
— Что? Нет, конечно, — Комов рассеянно погладил подбородок. — Пароль я дал по делу. Нужны были янтариновые стержни для генераторов. Из музея. Яша их получил. Это уже потом, когда всё кончилось, я собрался менять пароль. И тут подумал — а ведь Вандерхузе надо бы проверить. И сохранил старый, только на отслеживание поставил.
— Рискованно, — сказал Сикорски.
— Не особенно. При определённых запросах там всё сразу закрылось бы, — ответил Комов. — Но вообще он не злоупотреблял. Так, пару раз сунулся куда не следовало. Тогда встречный вопрос: он тебе сам сказал, что у него есть мой пароль?
— Нет. Это Ветрилэ. Ловкая девочка. Шерудила под самым носом у Вандерхузе, качала информацию с его компа. Вообще, крутила им как хотела.
— И при этом держала его на дистанции? — заинтересовался Комов. — Я Вандерхузе знаю, он не из той породы, кого можно долго динамить.
— Ну а что ему делать? Я ему за шашни на стороне всё на свете открутил бы, — Сикорски сделал характерный жест правой рукой.
— На стороне? Так он по Лене работал, — не особенно удивился Комов. — То есть это ты его к ней приставил? То-то я удивлялся. Она же совершенно не в его вкусе.
— Главное, что он в её вкусе, — сказал Сикорски. — Да ничего, привык постепенно. Слюбится — стерпится. Как выражается Евгений Маркович в таких случаях.
— Наоборот, — сказала Славин. — Стерпится — слюбится. Я, кстати, что-то такое подозревал.
Лена сидела тихо — с белым лицом и слегка прикушенной нижней губой.
Григорянц тем временем изучал меню дворцовой Линии Доставки, тихо ругаясь по-армянски. Наконец, он нашёл нужную позицию и принялся набирать номер.
— Бокалы хрустальные, классической формы, — распорядился Горбовский. — А всё-таки зачем? Ах, неужели до сих пор… — он красноречиво умолк.
Рудольф на мгновение нахмурился, потом невесело рассмеялся.
— А, эти слухи… Нет. Я считаю людей, которые меня недооценивают, недалёкими. В том числе женщин. Не могу же я всерьёз тосковать по недалёкой женщине?
Лена нашла в себе силы презрительно улыбнуться.
— У любой девочки из хорошей космофлотской семьи, — продолжал Сикорски, — есть дежурная байка. Про то, как она отшила парвеню из интерната. У Лены тоже есть такая байка. Хотя повод я ей дал.
— Да, я помню, — сказала Лена. — Особенно букет чёрных роз в янтарине. Кто вам сказал, что жёлтое с чёрным — это изысканно?
— О, наша Лена подала голос! — обрадовался Горбовский. — Гена, хочу твоего мнения. Как она сейчас построила свою психологическую защиту? Что думаешь?
— Гм, — Комов почесал нос. — Я в этом не силён… Но думаю так. Насчёт Вандерхузе — сказала себе, что не верит ни одному нашему слову. Кстати правильно: зачем нам верить? Насчёт ног — догадалась насчёт лаксианского ключа. Сказала себе, что Горбовский с ней поиграется и отпустит. Страх боли и смерти подавляет мыслью «не могут же они». Минут через пять до неё дойдёт, что могут. Тогда включит гордость, наверное. Или всё-таки начнёт думать.
— Неплохой анализ. А что думает наш проницательный Валентин Петрович? Ау, Валентин Петрович! Я вас не слышу!
— Я, м-м-м-м… — Валентин Петрович собрался с духом. Духа не хватило.
— Вы, м-м-м-м, полагаете, что я — отвратительный, гадкий тип. Мучающий вашу племянницу. Что очень гармонирует с моим реноме слащавого добряка и тайного интригана. Как это в мемуаре? «Репутация великого гуманиста, которую он себе долго и целенаправленно создавал». Такой, знаете ли, образ из сериала. Но, видите ли в чём уязвимость вашей гипотезы… — старик щёлкнул пальцами, подбирая слова. — Это слишком накладно: корчить из себя то, чем ты не являешься. Гораздо проще изображать то, что ты есть. Как Пиц Шестой из того же мемуара. Который изображал из себя истерика и самодура, потому что в нём это было. Он, конечно, мог это контролировать. А мог и сыграть. А мог и в самом деле дать себе волю… Так вот, нет. Я не комический добряк, но к людям я отношусь хорошо. И не делаю лишнего зла. В моём положении это почти аскеза. Так вот, постройте другую гипотезу. Исходя из предположения, что всем мои последние действия… даже возмутившие вас… были рациональны и имели смысл. Итак, задача. Зачем я говорил Лене неприятные вещи, лишил её ног и позволил узнать, что её муж был к ней приставлен для слежки? Кстати, слежки за кем? Руди?
— Представить пофамильный список? — поинтересовался Сикорски.
— Пофамильный не надо. Я так понимаю, старые семьи?
— Иногда, — сказал Сикорски, — нужно знать настроения в этих кругах. Меня в этой среде воспринимают не вполне адекватно. За мной нет трёх поколений космофлотовских начальников. Я из интерната. И всего в жизни добился сам.
— Если бы вы меньше об этом думали, — не удержалась Завадская, — это было бы не так заметно. Яша тоже интернатский, и к нему относятся нормально.
