— Если бы вы меньше об этом думали, — не удержалась Завадская, — это было бы не так заметно. Яша тоже интернатский, и к нему относятся нормально.
— Ты знаешь, Лена, как я дорожу твоим мнением, — покачал головой Руди. — Так что отнесём львиную долю успеха нашего общего друга на счёт его обаяния. А оставшиеся — спишем на другие обстоятельства. Например, на множество мелких услуг, которые он оказывал известным коллекционерам.
— Мелких услуг? — Лена демонстративно хмыкнула.
— Хорошо, крупных. А также близость к Комову, а также другие возможности. Дядя Яша не только хорошо воспитан, но и практически полезен. Наша космофлотовская аристократия умеет ценить полезных людей. Особенно если они не претендуют на что-то большее, — Руди развёл руками. Пиджак опять не упал.
— Руди, — вступил Комов. — Как у тебя на плече держится эта штука? Там что, магнит? Силовое поле?
— Резинка, Гена. Самая обычная резинка, — усмехнулся Сикорски. Цепляется за пуговицу на плече. С другой стороны липучка. Сам придумал. Я вообще люблю резинки. Они очень удобны для разных целей. А когда больше не нужны — легко рвутся.
Тихо прозвенела приёмная камера Линии. Григорянц ловко извлёк поднос с тёмной бутылкой и пузатыми бокалами.
— Мне лёд, — попросил Комов.
— Варварство, — сказал Сикорски. — Дикарство.
— А мне вот, — заметил Леонид Андреевич, — тоже нравится со льдом. Особенно с розовым, который с Гугона. Но «Алголь» с ним несовместим. Так что давайте в классической манере. Разливайте, Арам Самвелович. Валентин Петрович, вы ведь не откажетесь?
Завадский втянул голову в плечи.
— Ну… то есть как… я вообще-то не очень… спиртное… но если вы так н-настаиваете…
— Никоим образом не настаиваю, но настоятельно рекомендую, — голос Горбовского налился ласковой напористостью радушного хозяина. — Коньяк очень мягкий. Как раз для вас.
— П-пожалуй, попробую, — решился архивариус.
Григорянц ловко передал бокалы. Завадский отпил чуть-чуть и поставил бокал на подлокотник.
— Отличный коньяк, — констатировал Славин. — Дяде Яше понравился бы.
— Вы совсем не пьёте, — упрекнул Горбовский Валентина Петровича. — Сделайте хотя бы глоток.
Архивариус послушался. Коньяк обжёг рот. Потом — горло.
— Ну вот видите? Хороший коньяк — это хороший коньяк. А вы мне должны ответ на вопрос. Зачем сейчас Лена сидит здесь и страдает? Ещё раз: ищите рациональную причину. Если ответите правильно, я её отпущу, — пообещал Горбовский.
— Ну… я не знаю… Психологический тест-проба? — предположил архивариус.
— Ну наконец-то включили голову. Теперь вопрос Лене. Вы понимаете, зачем это мне понадобилось?
— Ситуация в Президиуме? — ответила Лена вопросом на вопрос.
— Бинго. Нам предстоит проталкивать через Мировой Совет непопулярные решения. Крайне непопулярные. Мы столкнёмся с личным давлением, обструкцией, шантажом. Нам будут говорить очень неприятные вещи, и не всегда это будет неправда. Я хотел посмотреть, как вы держитесь. Честно говоря — не впечатлён. Расчёт по данным ментоскопии предсказывал большую психическую устойчивость.
— Почему я должна вам верить? — слабо улыбнулась Лена.
— Потому что вы в моей команде. И другой команды у вас нет. Если вы не будете верить капитану команды, вы не сможете играть. А тогда зачем вы нам нужны? Ладно. Гена, убери блокировку ног и способность вспоминать фрагменты разговора, которые, по моему мнению, сейчас лишние. По моему мнению, — повторил он. — И тревожность тоже выключите на время. Ключ поймёт?
— Он сообразительный, — ответил Комов.
Лена откинулась в кресле. Мышцы лица её расслабились.
— Простите, — сказала она виноватым голосом. — Что вы говорили? Я… я не расслышала.
— Лена, да вы, похоже, дремлете, — покачал головой Горбовский. — Клюёте носом. Всё-таки мы вас достали своим занудством. В таком случае — не смею задерживать. Куда идти, вы знаете.
— Ещё раз спасибо, Леонид Андреевич, — искренне сказала Завадская. — Я побегу. До свидания.
— Всего доброго, — ответил Горбовский. — И за супруга не волнуйтесь. Всё будет хорошо.
— Лена, подожди! А я? — забеспокоился Валентин Петрович.
— А вас, Завадский, я попрошу остаться, — сказал Горбовский так, будто цитировал что-то общеизвестное. — Или вам несимпатично наше общество?
— Ну что вы, симпатично… — начал было Завадский.
— Правда? — Горбовский посмотрел ему в глаза.
— Ну как бы… то есть в смысле… м-м… располагайте мной, конечно… — архивариус заёрзал в кресле, ставшем вдруг чрезвычайно неудобным.
Лена вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь.
— Хорошая женщина, — сказал Григорянц, глядя в пространство. — Только самостоятельная очень.
— Кстати, — заметил Горбовский, — на моей памяти она впервые назвала кого-то мужем.
— А как она Вадима называла? — спросил Комов.
— Валькенштейна? Вадиком, — усмехнулся Рудольф. — Его это очень нервировало.
— Что Вадиком — это я помню… — протянул Комов. — И Вадика тоже помню. Неплохой был парень. Очень, очень асептический молодой человек.
— П-простите, — вклинился Завадский. — Я выйду на две минуты. Очень… очень нужно.
— Да-да, конечно, — рассеянно сказал Горбовский. — Вот странно. Люди достигли таких успехов в биологии. И по-прежнему, как миллионы лет назад, вынуждены ходить в туалет… никакого прогресса, — закончил он, когда дверь за архивариусом закрылась.
— За две минуты он точно не управится, — заметил Славин.
— Чего так? — не понял Григорянц.
— Он привык, что туалет рядом с нуль-Т, — объяснил Славин. — А нуль-Т — в конце коридора.
— Где тут нуль-Т? — заинтересовался Комов. — Во Дворце открыли нуль-Т?
— Нет, конечно, — ухмыльнулся Славин. — Но он-то здесь впервые.
— Думаешь, удрать хочет? — оживился Григорянц.
— Хочет, конечно, — сказал Горбовский. — Ещё бы ему не хотеть. Но боится. И тайных записей делать тоже не будет. Хотя понимает, что память ему в некоторых местах подотрут. Кстати об этом. Гена, лаксианский ключ знает Вандерхузе?
— Да, — сказал Комов, немного помедлив.
— Ключ действует на любом расстоянии? Я запамятовал.
— Только если знает место и путь к нему в евклидовом пространстве, — ответил Комов. — Иначе могут быть проблемы. Но если ты о нашей лаборатории, то сработает штатно.
— Вот и славно. Убери у Вандерхузе все воспоминания о причине его связи с Завадской. И чувство вины перед ней. А то в последнее время из него так и пёрло, как в том мемуаре: «извини, Лена». Пусть думает, что это он сам её выбрал. Прямо сейчас, пожалуйста, сделай.
