Но мороженого ему хотелось куда больше, чем пива.
— Вы чего, Семен? — удивилась девица, которая продавала мороженое. — Я вас здесь никогда не видела!..
— Захотелось, — кратко ответил Семен.
Он развернул мороженое — конус-стаканчик. Бумажку кинул в помойную урну.
Когда гений был еще маленький и его мама заболела лучевым синдромом, от которого не умирают, но мучаются до самой смерти, его отправили на лето к бабушке, в приморский городок. Камни, тогда еще остававшийся в стороне от боевых действий. И там ему давали мороженое. С тех пор городок этот, попавший под водородную бомбу, исчез вместе со своими обитателями и мороженым, а тоска по детской радости осталась.
И можем ли мы осудить Шпака за то, что он предпочел порцию мороженого обыкновенному пиву, которое и сегодня выдается по выходным всем мобилизованным?
Шпак остановился у забора, вид у него был глуповатый и увлеченный.
Это и привлекло Артема Артемовича Груздя.
Артем Груздь, бывший председатель городской организации ДОСААФ, почетный пионер или красный следопыт, относился к славной когорте разоблачителей. Таких не выносят фокусники. Ибо разоблачитель покупает билет в первый ряд, чтобы в самый драматический момент закричать: «Вы смотрите, смотрите, у него из-под мышки нитка тянется!»
Сплетничают, что известный иллюзионист Дэвид Копперфильд, в отрочестве Коткин из Одессы, убил одного такого разоблачителя, но был оправдан судом присяжных. Но это в Америке, у нас убивать разоблачителей не принято.
Я отвлекся.
А если говорить серьезно, то Груздь — фигура опасная и неприятная.
Артем Груздь мучился бездельем, потому что лето еще не кончилось, дети разъехались на каникулы, женщины и мужчины недостойного поведения нежились на курортах или парились в очередях за билетами домой. Единственная радость — пришедшая утром секретная инструкция…
И тут он увидел Шпака.
Со Шпаком Груздь был во врагах.
Шпак как-то накостылял Груздю, несмотря на общественную значимость Артема Артемовича. Груздь с ним судился, но не победил ввиду отсутствия свидетелей.
Шпак ел мороженое.
Груздь почувствовал, что в этом есть подозрительный элемент.
Шпак никогда бы не позволил себе потратить копейку на мороженое, если неподалеку продают пиво.
— Семен, — сказал Груздь, не подходя близко, потому что опасался провокации, — ты чего делаешь?
Выживаемость в условиях тотальной атомной войны и экологической катастрофы возможна лишь для эмфатов, то есть людей с повышенной интуицией.
Гений, а ныне Шпак, относился к породе эмфатов. Он мыслей читать не мог, потому что это мистика, но чувствовал отменно.
И тут он почувствовал злобу, подозрительность и опасность.
Опасность была каким-то образом связана с мороженым. Почему-то его телу нельзя было питаться мороженым. Гений сделал то, что всегда делал.
Он спрятал мороженое в карман.
— Ты чего? — спросил Семен Семенович.
Недаром Груздь был почетным красным следопытом. Он сразу понял, что дело нечисто.
Сделал шаг к Шпаку и велел ему:
— А ну, вынь руку из кармана.
Шпак повернулся и пошел прочь. Он шел прямо, чуть откинув назад голову, чего никогда не делал настоящий Шпак, но в тот момент Груздь еще не заподозрил подмены, он просто решил, что Шпак рехнулся.
Когда Шпак убедился, что этот неприятного вида грузный старик, на котором все висело — и нос, и усы, и живот, — отстал от него, он зашел в первый попавшийся подъезд двухэтажного барака и стал выскребывать из кармана жижу мороженого и совать в рот сладкие липкие пальцы.
В подъезд вошла тамошняя жиличка Светлана, приятельница Зинаиды Шпак, и поразилась, увидев, чем занимается Семен.
— Ты что, рехнулся? — спросила Светлана.
— Нет, спасибо! — Шпак совсем оробел и, оттолкнув с пути Светлану, поспешил домой.
Его путь был отмечен белыми каплями, брызгами и лужицами — мороженое вытекало из кармана и капало с пальцев.
В этом прискорбном виде Шпак и заявился домой.
— Это еще что? — спросила Зина.
— Я купил мороженое, — ответил Шпак. — А потом оно стало капать.
Зинаида была быстра и наблюдательна.
— А зачем ты положил его в карман?
Шпак пожал плечами и опустил взор долу, к маленькой липкой белой лужице.
— Хоть бы газетку подстелил.
Шпак молчал.
— Ты же пиво пошел пить?
— Мне захотелось мороженого.
— А потом?
— Потом я ел мороженое, а пришел человек, который стал на меня кричать.
— Кто стал на тебя кричать? Да говори ты, не мямли, что еще за мужик попался?
— Артем Артемыч, — признался Шпак.
Ему пришлось напрячься, чтобы вспомнить злого старика.
— Похожий на моржа, — добавил Шпак и вдруг улыбнулся.
Потому что гений, живший в нем, осознал, насколько смешны и неопасны для жизни события, конфликты и страхи, которыми питаются жители этой планеты. Ну, мороженое в кармане… ну, старик, похожий на моржа… ну, жена ругается…
— А ты не улыбайся, — оборвала этот сладкий сон Зинаида. — Сам будешь пол подтирать.
Гений улыбнулся, да так искренне и даже задорно, что у Зинаиды схватило под сердцем — таким он был в тот первый вечер на танцверанде. И сам забыл потом о такой улыбке.
А Шпак не притворялся. Он не мог и не хотел отделаться от щенячьего чувства свободы. Ну хоть прыгай и виляй хвостом!
Она велела ему раздеться, сама быстренько постирала брюки, а он сидел в трусах у телевизора, смотрел одним глазом футбол, а сам все оборачивался — в открытую дверь кухни ему была видна жена. Жена убитого им человека… и самому себе страшно признаться — желанная женщина.
Он где-то читал о такой ситуации. Но в отличие от того героя он был рад тому, что у Шпака оказалась такая милая жена. Могла бы оказаться стерва, корова, уродина… Ему везет на этой Земле.
А Зинаиду смущало то, что Шпак никуда не уходит из дома. Сидит трезвый, не ярится, порой обернется к ней и улыбается.
Что-то случилось. Серьезное и даже пугающее. Потому что таких чудес не бывает. А если и бывают, то тащат за собой на веревке неприятности…
Подошло время укладываться.
Ну и что, казалось бы?
Сколько лет они ложились в кровать, а за последние три года он ни разу на нее не покусился. Засыпал и храпел. А она толкала его, пугала, даже будила. Он проворчит что-то — и снова храпеть!
В тот вечер Зинаида долго стояла под душем. Она ничего не могла с собой поделать: это был ее первый мужчина, это была первая ночь — ну хоть плачь, хоть смейся!
