Но не отступила.
А обыкновенному эмфату достаточно клочка чужого чувства, чтобы понять, стоит ли забыть о своих поползновениях или настаивать, словно ничего и не слышал.
Он обнял Зинаиду, и она сказала:
— Глупый, дай хоть бигуди из волос вытащу. Да погоди ты!
А сама занялась не бигуди — вот какое легкомыслие, — сама раскрыла на груди халатик, чтобы он догадался, как она хочет, чтобы он поцеловал ее в грудь.
— А грудь у меня, — сказала она, — совершенно девичья. Знаешь почему? Потому что еще не рожала… Ой, ну что ты такой настойчивый!
И в этот момент, как назло, позвонили в дверь.
— Не открывай! — взмолился Шпак.
— Нет, это может быть Клавдия. Она знает, что я не уходила. Ей из окна, гадюке, все видно.
Зинаида запахнула халатик и, придерживая его пальцами, побежала к двери.
Шпак сидел на кровати.
Послышались невнятные голоса. К сожалению, слух Шпака далеко уступал слуху, которым раньше пользовался гений. Слух там, дома, вырабатывался как часть инстинкта самосохранения. Опасность можно услышать.
Он хотел подняться и привести себя в порядок. Но не успел.
В комнату вошел пружинистый, быстрый в движениях, словно гуттаперчевая кукла, Изя Иванов. Шеф Шпака из газеты.
— Опять напился, друг любезный! — запел он от двери. Изя думал, что он очень смешно поет.
— И даже не пил, — откликнулась из-за его спины Зинаида. — Поверь моему слову.
— Ах, мы защищаем своего благоверного!
Изя извернулся и ущипнул Зину за бедро. Привычно ущипнул, не впервые. И Шпак понял, что Зинаида делала с этим толстяком то же, что и с ним. И ему стало очень неприятно. Он никогда не подозревал, что человеку может быть неприятно из-за такого пустяка.
— Ты чего пришел? — спросил Шпак.
Зинаида отпрянула в коридор. Ей не хотелось, чтобы Шпак догадался. Хотя, вернее всего, Шпак об этом знал давным-давно.
Он даже почувствовал, как напряглась Зинаида — враждебно напряглась, будто ее в чем-то справедливо обвинили, но ей не хочется признавать свою вину.
— Вставай, собирай себя по кускам, — сказал Изя. — Большое дело есть. Шанс прославиться на всю Россию. Выполнишь — все тебе прощу.
— Надо еще подумать, — мрачно ответил Шпак, — кто кого будет прощать.
— Он офигел, — сказал Изя Зинаиде. — Ты, Зинка, его приструни. Хороший был журналист, надежды подавал.
— Я сейчас приду на работу, — сказал Шпак.
— Можешь не спешить. Я и не надеюсь. К тому же нечего языками трепать. Задание конфиденциальное. Хоть ты и алкаш, но не дурак, цвет мой. Будешь слушать?
— Говори.
Шпак уловил странный легкий запах. На тумбочке у спального дивана стоял пузырек. Красивый пузырек из золотистого стекла.
Шпак взял пузырек и вынул стеклянную пробочку.
— Есть мнение, — сказал Изя, — что с нами идут на контакт.
— Кто идет на контакт?
— Некая инопланетная цивилизация, — сказал Изя. — И попрошу без глупых ухмылок.
— Я не ухмыляюсь. — На самом деле Шпак ухмылялся, но причиной тому был запах, исходивший от жидкости в пузырьке. Он не мог оторваться, он не мог поставить пузырек на место.
— Причем есть мнение, что луч, по которому к нам перемещаются засланцы…
— Кто это — засланцы?
Изя засмеялся во весь голос.
— Забыл, да? Забыл, что ли?
— Забыл.
— Засланец — это пришелец, который прилетел к нам по заданию.
— А зачем он прилетел?
Странно, но Шпак в тот момент не испытывал тревоги. Как будто эти слова не могли к нему относиться.
— Чтобы нас поработить, — сказал Изя и снова засмеялся.
— Чего гогочешь? — спросила Зинаида.
— Да мы сами кого хочешь поработим. А самих себя — тем более, разве не так? Дай тебя порабощу!
Он демонстративно приставал к Зинаиде, но его забавляла перемена в его сотруднике. Как будто Семен переживает, морщится, недоволен — даже смешно. Раньше даже поощрял и подговаривал, понимая, что, если Изя увлечется Зинкой, ему, Шпаку, будет легче — начальник, любовник жены, неизбежно становится покровителем мужа. Об этом даже писали в художественной литературе.
— Я понял причины твоего прихода к нам, — туманно сказал Шпак. — И я вскоре приду на службу, чтобы выяснить детали, а сейчас мне надо одеться.
Новый взрыв хохота.
— Господин граф, я потрясен вашей щепетильностью. Может, мне покинуть вашу опочивальню на время эксгумации?
Гений не все слова понял — возможно, их не понял бы и Шпак. Но решил игнорировать Изю.
Встал, сунул ноги в ботинки.
— Мы рассеянны, — сказал Изя, показав на ботинки.
Шпак в растерянности поглядел себе на ноги. Все в порядке.
Ботинки надеты.
— Пошел, Изя, пошел! — Зинаида выталкивала главного редактора из квартиры, слишком привычно и даже интимно. Гению захотелось убить Изю — чувство, совершенно недоступное настоящему Шпаку, но обычное для засланца с того мира.
Хлопнула дверь.
Вернулась Зинаида.
— Тоже мне, рассеянный с улицы Бассейной, — сказала она. — Не заметил, что ботинки не на ту ногу надел.
— Не на ту?
«У меня две ноги, — лихорадочно думал гений. — Какая из них — та? Можно попасться на пустяке, тем более я до сих пор не понимаю, в чем моя ошибка».
— А впрочем, сними их, — сказала Зинаида, — мы не сказали с тобой последнего слова.
— Какого?
Он не выдерживал нервного и физического напряжения. Голова отказывалась перерабатывать сложную информацию.
Зинаида подошла к нему и ласково обняла.
— Мальчик мой, — сказала она, — трудно начинается новая жизнь?
Он ответил на ее поцелуй.
Было сладко, почти как вечером, но тревожные мысли не уходили. А что с ботинком? Что там случилось с ботинком, почему в памяти нет выражения «не на ту ногу»?
— Ты будешь раздеваться? — спросила Зинаида.
— Он с тобой это делал? — спросил Шпак.
— Что ты имеешь в виду?
Она, конечно же, догадалась — не надо быть эмфатом, чтобы почуять. Но попыталась отговориться непонятливостью.
Она быстро раздела его — впрочем, и раздевать-то почти нечего.
— И ты ему говорила такие же слова?
— Сеня! — Зинаида отодвинулась от него. — Что-то вчера еще эти проблемы тебя не волновали.
— Тебе неприятно, что они волнуют меня теперь?
— Наоборот, дурашка. Любая женщина цветет, когда ее ревнуют.
Она навалилась на него — словно очень мягкое толстое стеганое одеяло. Она мягко и влажно принялась зацеловывать его… и все повторилось… Почти все. Потому что, когда все кончилось, он упрямо спросил:
