- Ну как тебе живется в чужой стороне, - время от времени приставал ко мне Жора, - хочется, небось, домой, похлебать борща с фасолькой или сальца с картошечкой?...
Иногда мы откровенно скучали.
- Пригласи сюда свою Анку, - как-то сказал Жора, - ей понравится.
Он был уверен в том, что Аню мы ни за какие деньги не вытащим из Парижа и больше никогда не увидим.
- И где-то здесь топчется рядом и твоя Тина. Ты не думал об этом?
Я вытаращился на него:
- С чего ты взял?
Только Тины здесь мне ещё не хватало!
- Я уверен, - сказал он, - здесь - это наверняка!
- Она и в Париже была наверняка.
- Да сдался ей твой Париж! Она точно здесь! Я чую её! В Оклахоме или в Луизиане!.. А точнее - в Майями! В Майями - точно! Где же ей ещё обитать?
Жора просто издевался надо мной!
Вскоре стало ясно, что при всей нашей гениальности и старательности мы вдвоем с Жорой ничего не сделаем. Мы всегда это знали и все свои усилия тратили на создание экспериментального полигона - приобретение необходимого лабораторного оборудования. Перед нами открылся широчайший выбор всего, что душа желает. Нам привозили последние модификации лабораторной техники, с нами работали безмолвные (если не немые) менеджеры и наладчики, физики и химики, и электронщики, и программисты. Последнее слово было за Жорой. Он был генератором технологических новшеств и хозяином положения. Все операции были упрощены до гениальности и автоматизированы. Наши роботы и компьютеры шумели и пищали, и щелкали, шипели кондиционеры, мигали индикаторные разноцветные лампочки... Ни звука лишнего, ни пылинки. Солнечные лучи сюда не проникали, но света было достаточно, чтобы найти иголку и разглядеть наши клеточки, которым выпала честь стать первооткрывательницами новой эпохи, эры, да-да, новой эры.
Наши клеточки! Боже, как мы за ними соскучились! Мы были уверены, что все у нас получится. Все! Мы пригласили к себе Стаса, и он снова привез нам из своей Голландии несколько контейнеров с искусственными матками.
- Давно бы так, - радовался он за нас, - в этом сраном Союзе...
Он до сих пор пытался оправдать свой побег в Голландию.
Вскоре все стало на свои места. Это был полигон, конвейер по производству человеческих жизней, а если быть более точным и заглянуть в глубину явления - рукотворная дорога в вечность. Мы взяли на себя смелость спорить с Богом. Я понимал, что спор этот высосан из пальца. Спорить с Богом так же бессмысленно, как утолять жажду морской водой. Это все равно, что просить милости у палача. И вот настал час. Пришло лето, середина июля, наши приборы и экспериментальные установки прошли «прогонку» и были готовы исполнять любые наши команды. Теперь нужны были люди - команда завоевателей вечности. Тут и начались старые проблемы...
О Пирамиде не произносилось ни слова, но мы были уверены, что ее строительство уже идет полным ходом. Я даже забыл поздравить с днем рождения Юлю.
- В июле? - спрашивает Лена.
- В самом начале, - говорю я, - хороши в июле Юли...
По правде говоря, я просто разрывался на части: Юля, Аня... Теперь ещё эта неуловимая Тина, о которой я старался даже не думать. Жора тоже молчал.
- Я тебя понимаю, - говорит Лена.
- Спасибо, - произношу я, - если бы не ты...
Мне нравится эта ее Турея. В первый раз за много дней утро пасмурное. Дождя нет. Только небо затянуто серой пеленой. Мы уже успели выпить по чашке крепкого чая с блинами и морошковым вареньем.
- ... мне даже показалось, что ледяная стена стала таять, - говорит Лена.
- Какая стена?
- Плача, - смеясь, произносит Лена, - Стена Плача.
- Слёз? - спрашиваю я, - Стена Слёз?
- Ага, - говорит Лена, - слёз радости.
Она терпеливо выслушивает мою исповедь даже по утрам, и мне льстит ее внимание.
- Нужно мысленно, - говорит она, - идти на сближение, а не на разрыв.
Кошки мурлычут, трутся рядом с нами в поисках ласки и теплоты. И я уже привыкаю к этому мурлыканию.
- И знаешь, - говорит Лена, - мои душевные тревоги улеглись, рассеялись, остались где-то там, в городском переполохе.
У нее, я понимаю, тоже были трудные дни.
- Больше ничего не болит, не тревожит, не выворачивает душу. Все зажило.
Меня радует, что и я к этому причастен.
- Итак, что же у нас есть?- сказал Жора, - давай все разложим по полочкам.
Он, как всегда бывает в таких случаях, взял лист чистой бумаги и черкнул по нему карандашом.
- Первое...
Он стал вспоминать и по пальцам перечислять то, что мы никогда забыть не могли.
- Мы умеем знать...
Он вдруг притих и сделал вид, что прислушивается.
- Как тебе это нравится: «умеем знать»? - спросил он.
И не дожидаясь ответа, привычно дернул скальпом, ухмыльнулся и продолжал:
- Мы умеем выращивать клетки, содержащие гетерогенный геном. Наконец-то! Наконец-то и к нам пришла эта самая искусственная жизнь! Крейг прекрасно тут постарался! И это значит, что хрустальная мечта человечества воплощена! Бог в растерянности: как же так?! Зачем тогда Я?!!
Жора с нескрываемым восторгом улыбнулся и поднял вверх сжатый кулак, мол, знай наших!
- А знаешь, - говорит Лена, - Стивен Хокинг в своей новой книге «The Grand Design» снова пишет о том, что современная физика не оставляет Богу места в устройстве Вселенной?
- Надо же!
- Он просто камня на камне тут не оставил от представления Ньютона о том, что Вселенная не могла возникнуть из хаоса только благодаря законам физики. Вот послушай...
Лена берет книгу, ищет нужную страницу, читает: «Так как есть закон, такой как гравитация, Вселенная, может, и будет создавать себя из ничего...».
Я слушаю.
- «...Самопроизвольное возникновение - вот причина, почему существует нечто, а не ничто...». Что скажешь?
- Гм! - говорю я.
- Извини, - говорит Лена, - так что там Жора еще сказал про гетерогенный геном?
Мне нужно вспомнить, на чем я остановился.
- Это первое, сказал Жора, - говорю я, - далее... Второе: мы знаем, сколько в геноме чего находится и умеем с этим «чего» поступать так, как нам заблагорассудится. Теперь третье: мы умеем внедрять модифицированный геном в стволовые клетки и в клетки любого живого существа и знать при этом, что из этого получится, то есть: вылечить любой пораженный орган, продлить жизнь хорошего человека, создать новую, совершенно новую жизнь. Это - немало! Правда?
Во всем этом не было ничего нового, просто Жоре вдруг понадобился слушатель.
- Да, - согласился я. Мы еще можем...
Это была вопиющая правда! Каждый день, жадно созерцая свои достижения, мы с Жорой все более укреплялись в одной единственной мысли: Пирамида возможна! Но Ее строительство в современном мире - и это тоже было щемящей правдой - гораздо хлопотнее и труднее, чем водрузить знамя победы на Рейхстаге. И все же теперь мы были уверены, что добудем эту славу победителей, не разделяя ее ни с кем.
- Помолчи, - остановил он меня, - слушай дальше. Третье: у нас есть
искусственная плацента...
- Это уже четвертое, - поправил его я.
Жора взял четки.
- Третье, - твердо произнес он, - искусственная матка с плацентой и все такое для клонирования как живых и ныне здравствующих человеков, так и для глубоких мертвецов, всяких там твоих Лениных, Сталиных, Македонских и Навуходоносоров... Так?
- Я еще не полный склеротик, - сказал я.
У меня решительно не было никакого повода для радости, но я весь светился: я был просто счастлив.
- Далее, - продолжал Жора, - мы обладаем генератором биополя на любой вкус и выбор, что тоже очень важно, правда?
- Ну.
Я знал, я мог угадать наперед каждое Жорино слово, и это меня радовало.
- И в состоянии индуцировать любое поле любого существа животного или растительного происхождения с заданными характеристиками.
- И любого вещества, - добавил я.
- Само собой...
Он подумал секунду и добавил:
- И это значит, что, говоря по сути, мы... становимся богами, Богом. О-пре-де-лен-но! Ты это заметил? Посмотри на меня, я - твой Бог.
Жора встал и расправил плечи.
- Разве я не Бог?- спросил он.
Я кивнул: Бог!
- Смех смехом, но так ведь оно и есть, ты согласен?
А сколько раз мы с Жорой хохотали до упаду, представляя себе, что мы уже всевластны и всесильны! Мы ведь ясно осознавали: мы - песчинки! Тем не менее, нам нравилось продвигаться вперед к поставленной цели. Из одной только гордости! А то! Мы - первые на планете! Это знаете ли...
Потом он еще долго перечислял все наши достижения, пока и обратная сторона листа не была испещрена карандашными числами, пунктами, которых набралось аж сорок семь. Когда в голову уже ничего не приходило и были перечислены, казалось, все наши достижения, Жора помолчал, привычно потирая спинку носа указательным пальцем, и наконец произнес:
- А чего у нас нет?
