Он вернулся в Стоки. Люди положили тело Эстравена в сани, но увезли его в лес и оставили там на съедение зверям, а сами вернулись в Стоки. Терем стоял рядом со своим родителем по плоти, лордом Хариш рем ир Стоквен. Он спросил:
— Вы сделали то, что я велел?
Они ответили:
— Да.
— Вы лжете, — заявил Терем. — Вы никогда бы не вернулись из Эстре живыми. Эти люди не выполнили мое приказание и солгали, чтобы скрыть свою неправду, свое неповиновение. Я требую для них наказания.
И лорд Хариш изгнал их из очага и объявил вне закона.
Вскоре после этого Терем покинул свой домейн, сказав, что хочет немного пожить в крепости Ротерер, и целый год не возвращался в Стоки.
В домейне Эстре долго искали Арека в горах и на равнине и горевали о нем все лето и всю осень, потому что он был единственным ребенком лорда по плоти.
Но в конце месяца Терк, когда стояла глубокая тьма зимы, с гор на лыжах спустился человек и отдал привратнику у ворот сверток в мехах, сказав:
— Это Терем, сын сына Эстре.
Он исчез, быстрый, как падающий камень, и никто не сумел задержать его.
В свертке лежал новорожденный ребенок.
Его отнесли к лорду Эстре и передали ему слова незнакомца. Старый лорд, полный горя, увидел, что ребенок как две капли воды похож на его сына Арека. Он приказал, чтобы ребенка растили во внутреннем очаге, и назвали его Терем, хотя это имя и не использовалось в клане Эстре.
Ребенок рос красивым и сильным. Он был смуглым и молчаливым, и все видели в нем сходство с пропавшим Ареком. Когда он вырос, лорд Эстре назвал его своим наследником, но сыновья кеммеринга лорда разгневались. Это были все сильные люди, они долго ждали наследства. Они устроили засаду на юного Терема, когда он отправился охотиться на пестри в месяц Иррем. Но он был вооружен, и они не сумели застать его врасплох. Двоих братьев он застрелил в тумане, который густым покрывалом окутал озеро Айсфут, а с третьим сразился на ножах и убил его, хотя и сам был жестоко изранен. Он стоял над телами братьев в тумане на льду и видел, что приближается ночь. Он слабел, кровь текла из его ран, и он подумал, что найдет помощь в деревне Эбос, но в сгущавшейся тьме он сбился с пути и забрел в лес торе на восточном берегу озера. Увидев заброшенный дом, он вошел в него и, слишком слабый, чтобы разжечь огонь, упал на холодные камни очага.
Ночью в дом пришел человек. Он остановился у входа и молча смотрел на окровавленного юношу, лежавшего V очага, потом торопливо вошел, уложил раненого в постель, разжег огонь в очаге, промыл раны Терема и перевязал его. Увидев, что молодой человек смотрит на него, он сказал:
— Я Терем из Стоки.
— А я Терем из Эстре.
Наступило молчание. Наконец молодой человек улыбнулся и сказал:
— Ты перевязывал мои раны, чтобы убить меня, Стоквен?
— Нет, — ответил старший.
Эстравен спросил:
— Как случилось, лорд Стоквен, что ты тут один, на этой спорной земле?
— Я часто прихожу сюда, — признался Стоквен.
Он взял руку молодого человека, чтобы проверить его пульс, и увидел, что руки у них одинаковые.
— Мы смертельные враги, — сказал Стоквен.
Эстравен ответил:
— Мы смертельные враги. Но я никогда не видел тебя раньше.
Стоквен ответил:
— Однажды я видел тебя давным-давно, — сказал он. — Я хочу, чтобы между нами и нашими домами был мир.
Эстравен сказал:
— Я дам тебе клятву мира.
Они дали клятву мира и больше не разговаривали. Раненый уснул. Утром Стоквен ушел, а из Эбоса пришли люди и унесли Эстравена в Эстре. Теперь больше никто не мог противиться воле старого лорда. Все видели три тела на льду озера, и после смерти лорда Терем стал лордом дома Эстре. Он немедленно прекратил старую вражду, отдав половину спорной земли домейну Стоки. За это и за убийство своих братьев он был прозван Эстравен-предатель, но его имя — Терем — по-прежнему дают детям этого домейна.
На следующее утро, когда я кончал завтракать в своей комнате в доме Шуегиса, звякнул домашний телефон. Я включил его, оттуда послышался голос, говоривший по-кархидски:
— Говорит Терем Харт. Могу ли я войти?
— Пожалуйста.
Я хотел быстрее отделаться от него.
Ясно, что никаких отношений между Эстравеном и мной не может быть. Даже если его разжалование и изгнание частично можно было отнести на мой счет, я не чувствовал себя виноватым. Ни его поступки, ни их мотивы не были мне ясны в Эрхенранге, и я не мог доверять ему. Я бы не хотел, чтобы он связывался с теми орготами, которые, как я считал, одобряли мою миссию. Его присутствие было осложнением и помехой.
Один из многочисленных слуг ввел его в мою комнату. Я усадил его в мягкое кресло и предложил выпить эля. Он отказался. Его манеры были не то чтобы сдержанными, а какими-то напряженными.
— Первый настоящий снег, — сказал он, заметив, что я смотрю на плотно занавешенное окно. — Вы еще не смотрели на улицу?
Я выглянул и увидел густой снег. Улицы и крыши были укутаны им. За ночь снег выпал толщиной 2–3 дюйма. Был Одарха Гор — одиннадцатый день первого осеннего месяца.
— Ранний снег, — проговорил я, очарованный этим зрелищем.
— Он предсказывает суровую зиму.
Я оставил занавес незадернутым. Тусклый свет падал на смуглое лицо Эстравена. Он выглядел состарившимся с тех пор, как я его в последний раз видел в доме в Красном Углу во дворце Эрхенранга. Он, должно быть, узнал трудные времена.
— Вот то, что меня просили передать вам, Эстравен, — сказал я.
Я отдал ему сверток с деньгами, который после его звонка я выложил на стол. Он взял его и серьезно поблагодарил меня. Я не садился. Немного погодя, по-прежнему держа сверток в руках, он встал.
Что-то говорило мне, что я поступаю неверно, но я не обратил на это чувство внимания. Я не хотел, чтобы он приходил ко мне. Он посмотрел на меня. Конечно, он был ниже ростом и плотнее, но в этот момент мне не казалось, что он смотрит снова снизу вверх. Я не встретился с его взглядом. Я с абстрактным интересом рассматривал радиоприемник на столе.
— Не следует верить всему, что передают здесь по радио, — вежливо сказал он. — Мне кажется, что здесь, в Мишпори, вы будете нуждаться в помощи и совете.
— Похоже, здесь много людей, готовых помочь мне.
— И в их количестве безопасность? Десять человек более достойны доверия, чем один? Но простите, мне не следовало говорить по-кархидски.
Он перешел на орготский.
— Изгнанник не должен говорить на родном языке. В его устах этот язык горек. А орготский язык больше подходит для предателя: он похож на сладкий сироп. Мистер Ай, вы оказали услугу мне и моему старому другу и кеммерингу Аше Форгету, и его именем и своим собственным я прошу о своем праве. Моя благодарность примет форму совета.
