— Хватит разговорчиков! — рявкнул Берия, который почувствовал, что зашел слишком далеко в своем либерализме. — Фрейд, начинайте свои опыты. Гоглидзе! Где Гоглидзе? Помогай доктору и смотри, чтобы шахматисты не мешали работать.
И Берия поспешил к выходу, чтобы пресечь очередную попытку конкурентов оспорить его власть.
Майоранский пошел по лаборатории. Он трогал приборы, поднимал пробирки, ему доставляло удовольствие вновь оказаться в привычной атмосфере.
— А где центрифуга? — вдруг спросил он.
— На кой ляд центрифуга алхимикам и колдунам? — ответил за доктора Лядов.
— Вы не правы, — сказал Гоглидзе. — Центрифуга есть в том помещении, только она приводится в движение человеческой силой.
— А какой же еще! — сказал Лядов.
Доктор выпрямился и вздохнул. Он начинал работу.
— Я не имею чести быть с вами знаком, — сказал он. — Но полагаю, что мы с вами коллеги.
— До некоторой степени, — ответил Лядов.
— Это не совсем так, — сказал Майоранский. — Вряд ли вы можете на это претендовать. Должен сказать вам, что в прошлой жизни я занимал достаточно важное место в биологической науке. Моя лаборатория была снабжена лучшим отечественным и импортным оборудованием и аппаратурой.
Его казенный язык не вязался с бородкой и брюшком. Казалось бы, он должен быть изысканно интеллигентен, он говорил, как недавно приехавший с юга партийный выдвиженец.
Лядов этого не замечал, но Леониду Моисеевичу воляпюк Майоранского резал слух.
— Сначала Гоглидзе возьмет у вас кровь на биохимию, — сказал доктор. — Надеюсь, вам известна эта процедура.
— С какой целью?
— Кровь индивидуальна. Даже здесь. Вам приходилось видеть, что она собой представляет?
— Что меня может удивить? — спросил Майоранский.
— Вы видели кровь без лейкоцитов? — спросил Леонид Моисеевич. — А вы знаете, что происходит с вашим гемоглобином?
— Это любопытно, — сказал Лядов. — Давайте же займемся, не будем тянуть время.
— Твой поезд без тебя не уедет, — заметил Майоранский.
— Чем скорее я покину этот мир, тем лучше, — сказа Лядов.
— Чтобы вернуться сюда?
— Может быть, я хочу умереть там.
— Хватит этих разговорчиков при посторонних, — оборвал его Майоранский. — У нас с тобой задание, важность которого трудно переоценить. Я полагаю, что за последние сотни лет судьба никому еще не давала такого преимущества.
— Ты считаешь это подарком судьбы? Ты — злобный гордец!
Доктор подумал, что слушает отрепетированный и многократно повторяющийся спор. Здесь, в мире без времени, можно было спорить бесконечно.
Но слова Майоранского доктора насторожили, может быть, потому, что он готов был услышать что-то необычное и опасное для человечества. Ведь в любом случае все это — интрига Берии, причем задуманная давно и на несколько шагов вперед.
В первое время доктор думал, что Берии нужно добыть что-то из человеческого мира — может, пушку или какой-нибудь яд, — что-то недоступное здесь и могущее способствовать росту его могущества.
Но что?
Если говорить поменьше и слушать побольше, они обязательно проговорятся.
Доктор был прав.
Ошибка Берии, который думал, что все предугадал, заключалась в том, что он не предупредил шахматистов: доктор — чужой и даже опасный человек. И они восприняли его как союзника Берии. И не считали нужным перед ним таиться.
— Вам придется передвигаться? — спросил доктор.
Лядов лег на накрытую белой простыней койку, Гоглидзе принес иглу и пробирку для крови.
Майоранский следил за тем, как Гоглидзе берет кровь на биохимию.
Он чуть вздрогнул, когда игла вошла в сгиб руки и капелька жидкой крови образовалась у места укола.
— Вы куда-то поедете? — спросил доктор.
— Конечно, поедем, если бы это была просто прогулка, вашей помощи бы не потребовалось, — сказал Майоранский.
— Я спрашиваю, — произнес доктор, глядя, как Гоглидзе отошел от Лядова, — потому что должен понять, как составлен ваш график. Сколько вам находиться в пути и когда вы сможете возвратиться.
Лядов сел на койке, зажал согнутой рукой клочок ваты, который ему дал Гоглидзе, потом встал и отошел.
— Ваша очередь, маэстро, — произнес он, приглашая Майоранского занять его место.
Майоранский послушно улегся.
— Мы поедем на поезде, — сказал Лядов. — Какое счастье! Как вы думаете, какое сейчас время года?
— Осень, — ответил доктор. — По докладам Службы точного времени. Они отсчитывают время от Новых годов. Как появляются новые люди оттуда, так и начинаем Новый год.
— А то оденешься в тулуп, а тебя спросят: вы из какого психатория к нам заявились? — засмеялся Лядов.
— Больно же! — закричал Майоранский. — Вас что, не учили, как надо вводить иглу в вену?
— Извините, — сказал Гоглидзе. — Бывает, у вас вены не выражены.
— Хотел бы я с вами отправиться, — сказал доктор. — Хоть глазком поглядеть на живой мир!
— Я разделяю вашу позицию, — сказал Майоранский, — ибо она увеличивает наши шансы на выживание. Ведь медицинский контроль нам просто необходим. К тому же и на месте лишние руки нам пригодятся.
— А ты поговори с Лаврентием Павловичем, — сказал Лядов. — Вдруг он согласится?
— Нет, — ответил доктор. — Он никогда не согласится, потому что я ему здесь нужен.
— Я понял, — сказал Лядов. — Он надеется, что ты выкуешь победу в горячем цехе завода «Серп и молот»!
— Да, он надеется, что я смогу усовершенствовать вакцину. Но я не смогу, — сказал Леонид Моисеевич. — И знаете почему? Совершенно нет не только оборудования, но и препаратов. Ведь наши задачи решаются только на генетическом уровне, а я даже не могу пользоваться электронным микроскопом.
— Чепуха получается, — сказал Лядов. — Какого черта проводим диверсию, если не можем занять тот мир?
— Для того чтобы править, не обязательно жить среди колхозников, — загадочно ответил Лев Яковлевич.
Доктор отошел к своему рабочему столу.
Перед ним были две пробирки с кровью шахматистов.
Куда они едут? Наверх. Что будут делать? Что-то негодное. Они же преступники.
— Давайте, — сказал доктор, — будем считать всерьез, сколько вам добираться до места и сколько времени вы будете там находиться. Нужно все рассчитать с максимальной точностью.
— Давайте, — согласился Лядов. — Вы не слушайте Майоранского, он там не бывал. А для меня это — вторая родина.
