Здешние торговцы – люди как люди. Смуглые, темноглазые, вполне приветливые, радостно, но без навязчивости приглашающие их к своим прилавкам. Но это «в целом». Потому что целых среди них почти нет. Почти у каждого чего-то не хватает. У кого руки, у кого ноги, у кого глаза, а у многих отсутствуют несколько частей тела разом. При этом они совершенно не выглядят несчастными, а недостающие конечности заменены сложными механическими протезами. Стальные ноги на пружинном приводе, целые руки из покрытых пластиком пространственных конструкций, механические кисти с пальцами из полированных алюминиевых сегментов.
Вот девушка, продающая умопомрачительно пахнущие пирожки. Очень симпатичная, красивая даже. Василиса успела ей немножко позавидовать, а потом та повернулась, открыв правую половину лица – металлическую полумаску, зеркально повторяющую левую, живую сторону. В стальной блестящей глазнице – объектив камеры, с лёгким жужжанием сфокусировавшийся на Лёшке. Тот аж застыл, раскрыв рот.
– Какая красивая! – сказал он неприлично громко. – Она внутри железная или настоящая?
– Лёш, ну что ты! – укоризненно одёрнула его сестра.
Девушка засмеялась левой частью лица, правая, металлическая, сохранила своё блестящее спокойствие. На полированной скуле – изящная геометрическая гравировка с чёрным травлением.
– На! – она протянула Лёшке пирожок. – Вкусно!
– Простите, у нас нет денег… – сказала Василиса.
– Не надо деньга. Кусай, малсик. Ты тозе красивый. Будес, когда вырастес! – и она снова засмеялась, весело и открыто, хотя железная половина лица выглядит немного пугающе.
– Что надо сказать? – пихнула Васька схватившего пирожок Лёшу.
– Ой, спасибо, железная тётя!
– Я не вся зелезная, только немнозко! – засмеялась она. – Литсо, цуть-цуть рука.
Девушка звонко постучала по стальной щеке металлическим пальцем. На правой руке мизинец, безымянный и средний – живые, обычные пальцы, с аккуратно остриженными короткими ногтями, покрашенными перламутровым лаком. А указательный и большой – из полированных бронзовых деталек, с искусно фрезерованными суставами на заклёпанных осях.
Василисе очень хотелось подробно рассмотреть, как искусственная половинка кисти сопрягается с живой, и как именно эти пальцы двигаются, но было как-то неловко. Она поблагодарила продавщицу и пошла дальше за убежавшим вперёд Йоской, потянув за собой замешкавшегося брата. Тот пошёл нехотя, постоянно оглядываясь на «красивую железную тётю», которая смеялась и махала им вслед.
Внезапно, приглядевшись к незнакомому товару, Васька поняла – это не детали больших кукол. Это детали людей!
***
– Давайте сюда, – нетерпеливо позвал их Йоска, – тут интересное!
Возле самой большой на рынке полосатой палатки столпился чуть ли не весь табор. Цыганские старшины, главы родов – все, как один, бородатые, пузатые, в алых рубахах и золоте везде, включая рот. Молодые цыгане, предпочитающие бородам усы и ещё не сменившие собственные зубы на золотые. Цыганки всех возрастов – пёстрые и крикливые, как тропические птицы, звенящие развесистой бижутерией и трясущие многослойными юбками. Цыганская детвора – от босых ободранных ребятишек, пыльных и чумазых без различия полов, до подростков у которых мальчики строго отдельно от девочек.
У Василисы с ними общение не сложилось. Цыганские мальчишки стараются казаться взрослее, чем они есть, из-за чего ведут себя ужасно глупо. За девочками они либо очень нелепо и навязчиво «ухаживают» – это выражается в криках издали: «Эй, красотка, дай поцелую!» – и в провожании заливистым свистом, – либо демонстративно игнорируют, если ухаживания не принимаются. Просто поговорить – нет, никак. «Кто же с женщинами разговаривает?» Хорошо, что Йоска для этого слишком мал, болтлив и любопытен.
Цыганские девочки болтают только о том, чем накраситься, во что нарядиться, у кого сколько украшений и каких. И ещё о мальчиках. Кто за кого замуж пойдёт. Цыганок выдают замуж рано, Васькины ровесницы – уже все сосватаны, причём иногда их даже не спрашивают, нравится ли им жених, а то и вовсе знакомят с будущим мужем только на свадьбе. На Василису они смотрят со смесью зависти и жалости. Зависти – потому что ей не надо срочно выходить замуж, немедленно рожать выводок детей и дальше всю жизнь заниматься только хозяйством. Жалости – потому что такую девушку замуж, конечно, ни один нормальный цыган не возьмёт. Не красится, не наряжается, золота не носит, ходит в штанах, как парень, возится с железками, как парень, разговаривает, глядя в глаза, как парень… Кому такая жена нужна?
Не то, чтобы Василиса сидела этакой букой и вовсе не общалась со сверстницами, но воспринимали они друг друга со взаимным недоумением. Васька не понимала, что интересного в том, чтобы выйти замуж – это же скучно! А цыганки – как она может прилюдно ковыряться в моторе автобуса – это же неприлично!
***
Собравшаяся у палатки толпа что-то бурно обсуждает, но Василиса пока плохо понимает по-цыгански. Нахваталась немного слов, но когда все говорят быстро, экспрессивно и одновременно, то ничего не понять.
– Что там, Йоска? – спросила она у цыганёнка.
– А, дяде Тамашу руку сделали!
– А зачем?
– Ах, ты же не знаешь! – Йоска преисполнился превосходства и сплюнул, чтобы подчеркнуть, какой он взрослый. – Дядя Тамаш полгода как руку потерял.
– В смысле? Как можно потерять руку? Шёл-шёл, споткнулся – и потерял? Или в кафе забыл?
– Почти! – засмеялся Йоска. – Только не в кафе, а в баре. Напился там пьяный и пошёл в табор. А зима была, ночь, метель – он заплутал и в сугробе уснул. Правая рука в рукавице была, ей хоть бы что, а левую, без рукавицы – отморозил так, что пришлось отрезать чуть не по локоть. А то бы умер. Вот и выходит – «руку потерял».
– Понятно. А теперь что, нашёл?
– Ага. Мы тут четыре месяца тому проходили, скинулись всем табором и заказали ему новую. Мерку тогда с культи сняли. А теперь она готова уже, пришли забирать. Тут умеют протезы делать, да ты уж видела, небось.
– Да, – согласилась Василиса, – увидела. Хотя не поняла, почему они все…
– Смотри, смотри! – перебил его Йоска. – Вон Тамаш!
Тамаш – худой усатый цыган лет тридцати – идёт, сопровождаемый женой и детьми. Руки ниже локтя у него действительно нет. Василисе показалось, что выглядит он не столько счастливым, сколько испуганным. Но бодрится, делает вид, что ему всё нипочём. Цыгане всегда так делают, им очень важно, что о них подумают другие цыгане. (На то, что про них думают га́джо3, цыганам плевать.)
3 Нецыгане.
У палатки его встретил местный – не то торговец, не то врач. В белом, но не очень чистом халате, стоящий на механических, очень искусно сделанных ногах, блестящих полированным металлом. На его лице вместо верхней части, над носом – стальная вставка с целым букетом камер, а глаз и вовсе нет. Василиса увидела, как левый блок камер с жужжанием провернулся, сменив длиннофокусный объектив на широкий. Ниже носа осталось обычное лицо пожилого мужчины с аккуратной седой бородкой, а вот выше человеческого лба с кустистыми бровями волос нет, череп сверху покрыт металлической гнутой пластиной.
Мужчина жестом пригласил Тамаша внутрь, и оказалось, что рука его тоже механическая, но почти неотличимая от настоящей – покрыта пластиком в цвет кожи. Можно было бы спутать – если бы не отстоящая от предплечья, присоединённая сложным разъёмом кисть. Василиса сразу подумала, что она, наверное, сменная. Может быть, одна у него чтобы здороваться, другая – чтобы операции делать, если он, конечно, и правда, врач. А может, ещё третья есть какая-нибудь. На гитаре, например, играть. С медиаторами вместо ногтей. А что? Удобно!
Тамаш побледнел, покачнулся, но жена поддержала под локоть, и он взял себя в руки. Кивнул местному и прошёл внутрь палатки. Мужчина с камерами на лице протянул вперёд свою механическую руку, повернув её пластиковой ладонью вверх. Из толпы цыган важно вышел дядя Малки – баро Малкицадак. Он положил на эту ладонь небольшую коробочку. Врач второй рукой осторожно открыл крышку. Камеры на его лице зажужжали, меняя оптику, но Василисе не было видно, что он там рассматривает.
