— У вас, сэр, преимущество перед всеми нами, вы такой наблюдательный, — заявил отец Марко.
— Да, — самодовольно напыжился почтенный балагур, — чего не отнять, того не отнять...
— Дедушка, — укоризненно заметила красавица.
Старик поморщился.
— Ну, что ж, нельзя быть первым во всех областях, — глубоко вздохнул он. — Меня зовут Уайти, а это — Лона, моя... племянница, — добавил он, пронзив ее взглядом.
Она попыталась смутиться.
— Как хочешь, дедушка.
— Зачем ты акцентируешь внимание окружающих на моем возрасте, девчонка! — с шумом выдохнул Уайти. — Я понимаю, что ты помешана на правдивости в мелочах, но знай же меру! Я не прошу невозможного — просто зови меня дядей, когда поблизости кто-то есть.
— Как хочешь, дедуля, — красавица окинула присутствующих ослепительной улыбкой и солгала:
— А это мой дядя!
— Рад познакомиться, — пробормотал Дар, не сводя с Лоны взгляда.
Отец Марко прокашлялся и протянул руку Уайти.
— Я — отец Марко Риччи, а это — Дар Мандра и Самми Байн.
— Привет, Уайти! — официант поставил здоровенный кубок с вином перед стариком. — Здравствуй, Лона.
— Привет, — она приняла свой коктейль с теплой улыбкой, но потом намеренно отвела глаза в сторону.
Официант покачался на месте, надеясь на что-то, потом отошел от столика.
— Вы — Уайти Альбинос? — высказал предположение отец Марко.
В знак одобрения старик поднял кружку.
— Молодец, быстро соображаешь!
— Только о тебе разговоры в каждой забегаловке на три парсека в округе. Рад наконец тебя настичь!
Имя действительно подходило старому весельчаку. Седина его была не серой, а белоснежной, глаза столь светло-голубыми, что казались бесцветными, даже кожа на лице и кистях была какой-то выгоревшей, а не покрытой космическим загаром.
— Ах, так! Значит, меня настигли, — ухмыльнулся Альбинос. — О-хо-хо, если б не твоя тонзура, я, наверное, умер бы от страха!
Отец Марко в свою очередь улыбнулся.
— Но я же не переодетый налоговый инспектор...
— ...и не ревнивый муж, — добавила Лона.
— Лапочка, — бурно запротестовал Альбинос на последнее замечание, — до чего же у тебя острый язычок: разве я способен встать между супругами?
— Подвернись удобный случай, ты не только встанешь, но и ляжешь между ними! — и племянница-внучка целомудренно уставилась в бокал с коктейлем.
Уайти повернулся к священнику со стоном вселенского отчаяния:
— Как цинична нынешняя молодежь: никаких идеалов, полное отсутствие веры!
— В тебя я верю безгранично, дедуля, но не скажу, за что именно.
— Похоже, вы не остаетесь подолгу на одном месте, Уайти, совсем как я, — изменил тему отец Марко.
— Я не могу долго выносить самодовольных, закоснелых жителей той или иной планеты, в какие бы идеологические обертки они ни прятались...
— Так же, как и они тебя, — пробормотала Лона в бокал.
— Как правило, аборигены всегда с готовностью оплачивают мои дорожные расходы до следующей планеты. Для своего возраста я немного непоседлив, отче, все время в движении, все время в пути, но я все еще надеюсь отыскать мир, еще не погрязший в декадентстве.
— Давно бы пора, Уайти, — возле столика задержался кто-то из завсегдатаев. — Мне приходится каждый раз подыскивать свежую аудиторию, — Уайти вытащил переносную музыколу из складок своей туники и встал.
— Я покину вас на несколько минут, не возражаете?
— Вы артист? — изумился Дар.
— Что наша жизнь, — фальшиво пропел Альбинос, — игра!
— Не очень постоянный заработок, но на коктейли хватает, — пояснила Лона.
— Но гораздо стабильнее, чем в «добрые» старые времена, до тех пор, пока я не повстречал твою бабушку! — напомнил внучке дед. — Я тогда приторговывал мягкими наркотиками, отче, не вполне легально. Это было до того, как на меня снизошло откровение. Меня больше знали под именем Тода Тамбурина, — он пропустил вперед Лону и они оба взошли на авансцену.
Самми резко выпрямилась, широко раскрыв глаза.
— Неужели тот самый Тод Тамбурин!
— Не может быть, — неуверенно сказал Дар, — но великие барды не выступают в барах, насколько мне известно...
— Лично я могу назвать несколько исключений, — отец Марко откинулся на спинку стула и поднес выпивку к губам. — Давайте будем судить по конечному продукту!
«Продукт» судить было нечего. Уайти уселся на маленький стульчик, в то время как для Лоны вынесли обычный. Альбинос резво пробежался пальцами по клавиатуре и извлек из музыколы переливающееся крещендо. Звуки пронеслись над головами, заставив зал стихнуть. Уайти энергично накачал тишину песенкой, гносеологические корни которой уходили в седую старину: веселая чепуха о леди-астронавте, которую вряд ли можно было назвать леди, ибо ее интерес к космосу ограничивался весьма своеобразными рамками. Во время исполнения песни Лона помалкивала, присоединяясь к деду лишь тогда, когда он начинал припев, но делала это с бесшабашностью, явно унаследованной от деда.
— И это прославленнейший поэт Терры! — Самми была неприятно поражена дурным вкусом.
Дар тоже чувствовал себя разочарованным, но это относилось не к Альбиносу и его таланту.
Песня завершилась септаккордом, имитирующим взлет звездолета.
Посетители прямо-таки взвились от восторга, топая, хохоча и оглушительно свистя. Когда гам одобрения постепенно сошел на нет, запела Лона, глядя в пространство над аудиторией, голосом свежим и чистым, как родник.
Отдельные слова не воспринимались слухом, они скользили и обвораживали Дара. Плач по лесной глуши, которой на самом деле не было, ностальгия по месту, носящему имя Терра.
Потом присоединился Уайти. Тихим, удовлетворенным голосом он поведал о том, что все миновало, но это в порядке вещей. Лона вновь повела партию первой скрипки, как бы в изумлении перед тем, что человеку вновь повстречалась глушь на далеких планетах под лучами звезд, невидимых с Терры.
И снова припев, что все прошло, все миновало. И очередной куплет: новая планета, сотни новых планет, встречающих звездопроходцев в своей первозданности, чтобы приручить, чтобы уничтожить. И снова куплет, и снова припев взмывал триумфально ввысь, ибо постепенно человек научился жить в глуши и сохранять ее в неприкосновенности. И снова новые планеты манили астронавтов вечной загадкой бытия.
Дар застыл над столом, потрясенный до глубины души. Как он мог считать эту балладу великой, лишь прочтя, без музыкального сопровождения.
Музыкола Уайти загремела диссонансом и неожиданно перешла в непристойные куплеты. Так прошел весь концерт — серьезная поэзия вперемешку с легкомысленными стишатами. Когда же поэт поднялся и отвесил публике поклон, умоляя дать осипшему горлу передышку для иного его употребления, Дар вскочил и заорал вместе со всеми: «Бис! Браво!»
