Или много позже. Ведь прогресс стал абсолютным, и дальше развиваться просто некуда. Понимаешь, в чем дело, Санчес – ведь могло пройти и десять миллионов лет. И пройдет еще сто миллионов – а мы ни о чем не узнаем.
– Люди теперь живут триста лет, и в двести девяносто молоды, как в шестьдесят.
– Мне, я думаю, лет тридцать пять. А тебе?
– Не хами, – Санчес отвесила мне подзатыльник, – а вообще-то, Аури, ну какая тебе разница – с машиной ты или со мной? Ведь машина передаст тебе ощущения от меня. От меня, и ни от кого другого!
– А как ты думаешь, Санчес, – говорить о сексе я не хотел, – кто всеми нами управляет?
Откуда мне знать?! Думаю, никто. Да и кто может?
– Мне кажется, есть избранные. Какие-нибудь модераторы и админы. И вот они, управляя всеми нами, греются на настоящем песке и любуются на настоящие Пирамиды. Наверное, им…
Им ужасно! Ведь они могут, например, утонуть вот в этой лагуне. А мы – не можем. Понимаешь: смерти нет!
– А я бы лучше умер – но хоть один раз по-настоящему.
– Так! – Санчес одним движением вскочила на корточки и встала, схва-тила меня за руку и заставила подняться, Аури, ты невыносим! И если так, я буду выбивать из тебя эту дурь.
– Каким образом, любопытно?
– Как? Я покажу тебе, как надо жить! Я тебя научу! Так что…
Не хочу я…
– А кто тебя спросит! Пошли на Арену?
– Да мне твоя Арена…
– Не отпирайся, – Санчес на секунду замерла, а глаза ее остекленели-влезла в меню. Она успела воскликнуть: «Я покажу тебе семь кругов Рая!», и вместе мы покинули Полинезию.
Культурную программу Санчес сочинила мгновенно, но этой програм-мы, я понял сразу, хватило бы на несколько недель. Она пообещала сводить меня на Арену, в Рай, в Ад (если я захочу), к Клеопатре, в церковь, на лите-ратурное моделирование, в мир снов, и еще Бог знает куда.
К чему мы и приступили немедленно.
На Арене решили драться три раунда и «без поддавков». Я на Арене был абсолютным новичком, Санчес же по трем видам боя рукопашному, хо-лодному и огнестрельному, балансировала на грани Первого Миллиона, и только по магии была не более чем в первых десяти-двадцати миллионах. Ее на Арене уважали, и почитали поединок с ней за честь, но Санчес сказа-ла, что сегодня она дерется со мной. В первом раунде она настроила себе од-ну, а мне три жизни, себя снарядила в самурайские доспехи и вооружилась катаной, а мне дала короткий лук и шпагу. Сражались мы не очень долго, и в первую жизнь я растратил все стрелы, но так и не смог ее достать, она же настигла меня и обезглавила. Во вторую жизнь я опять пытался ее подстре-лить, и, похоже, случайно, попал ей в бедро – в упор, что меня не спасло-она метнула катану, и отсекла мне руку. Наконец, в третью жизнь я сумел догнать ее, хромавшую и обессиленную, и вонзить шпагу ей в живот. А впрочем, мне так кажется, она просто поддалась.
Во втором раунде мы сидели в окопе, она с пулеметом, я с огнеметом, и косили наступавших ботов. Очереди разрывных пуль резали их тела на кус-ки, а под струей огнемета они и правда очень красиво горели. Наконец, кто-то забросил в наш окоп гранату, огнемет взорвался у меня в руках, и горел уже я. Правда, с выключенной болью это было даже красиво – смотреть на поле битвы сквозь огонь. Санчес, впрочем, перебила всех и одна.
Наконец, в третьем раунде Санчес, вооруженная силой огня, и я воору-женный силой холода, столкнулись с ядерным магом из Первой Тысячи, за пару минут уложившим нас обоих.
Но в целом бои на Арене мне очень понравились. А больше всего понра-вилась Санчес ловкая и бесстрашная, сильная, непобедимая. Она могла иногда увернуться от пули, и совершенно свободно владела искусством боя с мечом или без меча. Но даже тот ядерный маг не сравнился бы с ней во владении собственным телом. Я завидовал Санчес.
После Арены мы отправились в Рай, и долго лежали там в тени нежно-зе-леных незнакомых деревьев, и наслаждались блаженством. Принцип работы Рая я знал – здесь просто стимулировался центр удовольствий,и от того действительно становилось прекрасно. Чистое блаженство, без причины, без примеси, без сомнения и желания что-то делать еще. Разумом я уверял себя, что это отвратительно, и вспоминал тех крыс, но все равно продолжал нас-лаждаться. Впрочем, через пять часов нас изгнали из Рая, заявив, что мы мо-жем лежать тут вечно, и в конце концов умрем от голода или жажды.
– Ну что, Аури, скажи, что там здорово?
– Да уж, – вздохнул я, поняв, что пять часов моей жизни убиты не по-нятно, на что, пошли в Ад?
В Аду, в черной пустыне мертвых камней и огненных струй, стимулировал-ся центр страдания, и я разом испытывал страх, отчаяние, стыд, депрессию, ис-терику, ненависть, зависть, отвращение к себе и к миру, да еще и физическую боль. Санчес не выдержала в Аду и двадцать минут, я же терпел два часа. А вый-дя вслед за ней в город, я почувствовал, что в Ад стоит заходить снова и снова.
Город оказался Сан-Паулу двадцать второго века. Меня и правда окру-жали небоскребы по пятьсот этажей, светящиеся в небе вывески компью-терных корпораций – производителей виртуальной реальности, и далеко-далеко, между башен, поблескивало тусклое Солнце. Я и Санчес стояли в чистом, пустынном дворе, и перед нами была лестница, ведущая к окну на шестом этаже и надписи: «Молельный дом технотеистов».
– Пойдем? – спросила Санчес.
– Нет, не хочу. Сходи одна, а потом расскажешь. Я пока отключусь и пойду поем.
Еще час или два я сидел в квартире, уплетая виноградных улиток и пе-кинскую утку, и переваривал не столько еду, сколько впечатления.
Я помнил, как вонзил шпагу Санчес в живот, и как она замерла, выгнув-шись и закинув голову. Как у нее пошла кровь изо рта и носа, и как она упала к моим ногам. Она никогда не отключает боль. Она совершенна и умеет жить.
Санчес… Этот мир для нее. Она правит этим миром. А я – напротив, жерт-ва синтетизма. Но что делать – ведь в каждом обществе есть люди, не способ-ные жить по законам этого общества. Изгой, отшельник… И просто дурак!
Внезапно, я поймал себя на мысли, что хочу видеть Санчес здесь. Вот прямо здесь, на этой кровати. Хочу видеть ее такой, какой видел в Полине-зии – сильной, молодой, здоровой. Прекрасной и несовершенной. Наслаж-даться этим телом, таким объемным в моих руках, этой кожей, гладкой, крепкой и теплой. Живым теплом… Которого я не ощущал никогда.
И что мне мешает переспать с ней там? Ничего. Дурацкий принцип, отв-ращение к полову акту со сложной машиной. Вот если…
Она прекрасна! Нет слов. И я хочу снова драться с ней на Арене! Хочу убивать ее вновь и вновь. Ведь это действительно сексуально! Не зря одна из моих спутниц, не помню, как ее звали, помешанная на сексе и не призна-вавшая никакой одежды, любила вспарывать себе живот, и показывать мне, что у нее там.
