- Не подведи, дед!..
Затем он, даже не вымыв рук, взял из вазы апельсин и, не очистив от корки, разодрал на две части, так что сок закапал на ковер. По-братски отдав половинку мне, вторую половину сунул себе в рот.
На выходе из палаты нас встретил генерал, сидящий у двери на поднесенном кем-то стуле. Врач-толстяк находился рядом, он стоя подпирал стену. Коридор был светел и пуст, в окна лился желтый праздничный свет, а на стене, подмигивая нам, прыгали солнечные зайчики.
- Ты что, ослеп? - с упреком накинулся на врача Жора. - У него пузо чуть не лопнуло. Ты не мог откачать жидкость!?
И, не слушая оправданий врача, тут же добавил:
- Проведи полный курс интенсивной антисклеротической терапии. Весь курс, как положено! Я проверю. И все эти гепабене и эссенциале, и аллохолы, и печеночные протекторы, и стимуляторы... Понимаешь меня?
- Да, - врач нервно поправил очки на носу.
- Ты пролечил его «украином»?
Жора бесцеремонно говорил врачу «ты», чтобы тот чувствовал за собой еще большую вину и ответственность. Этот его психологический приемчик я знал давно и нередко сам его применял.
- Да, мы были в Австрии у Новицкого. Его жена, Володимра... Он обижен и с большим трудом согласился...
- Хорошо, - оборвал его Жора, - нельзя обижать хороших людей, - наставительно сказал он и добавил: - ладно, все остальное отменить.
И каждый день прижигай ему точку жизни. Как ее там?..
Жора посмотрел на меня.
- Цзу-сань-ли, - подсказал я.
- Именно, - Жора кивнул мне и снова обратился к врачу: - прижигай до ожога.
- Да, - сказал тот.
- Ну и все такое - уход, питье, сердце, почки, кровь, моча, стул... Особенно сердце. Следи каждую минуту, непрестанно. Потеряешь его - посажу.
Врач стал клевать носом пространство перед собой.
- Ясно, ясно...
Жора вдруг замер, посмотрел на врача в упор и спросил:
- Да, он кто?
Врач вопросительно-недоуменно смотрел на Жору, не понимая вопроса.
- Русский, туркмен, араб, турок?.. Или негр?
Генерал только слушал.
- Литовец... - неуверенно пролепетал врач, - нет латвиец. Латвиец! Латыш!..
- И пои его «Рижским бальзамом», - сказал Жора, - это важно, запомнишь? Тридцать три капельки три раза в день.
Врач еще раз кивнул, а Жора повернулся и твердой походкой продефилировал по коридору к выходу. Генерал поспешил за ним.
- Бахилы сними, - сказал я Жоре, когда мы вышли на улицу.
- Ух, ты, - откликнулся он, - сколько света!
И снова удовлетворенно дернул скальпом.
- Своим «посажу» ты его убил, - сказал я.
Жора улыбнулся:
- Припугнуть никогда не мешает. Теперь он будет спать с нашим дедом и не даст ему помереть, верно?
- Да-да-да, - прострочил генерал, едва поспевая за нами, - припугнуть никогда не мешает.
Жора остановился у машины и все еще улыбался, когда к нему подошел генерал и, прикоснувшись к плечу рукой, спросил:
- Едем пить?
- Нужно где-то вымыть руки, - сказал Жора, - видишь - липкие...
Я видел только две огромные, вяло растопыренные веером Жорины лапищи.
Я не жалею о том, что отказался от поездки в Йоханнесбург, хотя это была прекрасная возможность представить миру свою теорию. Я отказался от оваций признания. Я признан здесь и вполне удовлетворен тем, что лежу вялым увальнем у ее ног на мокром полотенце. Без всякой дрожи в руках, в голосе. Я легко с этим справляюсь и вполне доволен собой. Я, конечно, расскажу ей все, что обещал. Все ли? То, что пришлось испытать, рассказать невозможно.
Ума не приложу: как Тине тогда удалось... Удалось такое!..
Ума не приложу!
Я давно ищу слушателя, которому можно было бы рассказать свою жизнь.
- Секундочку, - говорит Юля, - подождите минутку, я только заряжу новую кассету.
- Ты снова все записываешь, все, что я говорю?
- Да. Вы уж извините...
- Хорошо, - соглашаюсь я.
- Готово, - говорит она, - что же было дальше?
- Что было дальше? Дальше было...
Розовые, ее розовые пятки! Господи, да она же совсем ребенок!
Я теперь знаю, что волосы на самом деле могут встать дыбом оттого, что ты обвинен в причастности к убийству. Но я никогда никого не убивал, я-то это знаю.
А вот и первые голоса. Радостные, задорные крики разрушающих прибрежную гладь воды... Затем музыка из портативного магнитофона. Как жаль, что у меня нет с собой автомата Калашникова.
Наконец и она шевельнулась. Сначала приподнялась, опершись на локти, затем села на матраце, сняла очки и выключила диктофон. Какое-то время мы смотрим друг другу в глаза, но не произносим ни слова.
По обоюдному молчаливому согласию ровно в полдень (солнце в зените!) мы встаем, чтобы сегодня уже не появляться на пляже. Можно ведь обгореть. Да, соглашаюсь я, солнечные лучи жалят безжалостно.
- Персики!.. Хочешь персик?! - вдруг вспоминаю я.
Мне нравится ее улыбка. Я очищаю от кожуры плачущий персик и преподношу ей это южное чудо как дар. Ее губы припадают к сочной сладкой мякоти, она даже глаза прикрывает от удовольствия, и мне все это нравится, нравится... Вероятно, от счастья я облизываю и свои пальцы.
Видна узкая полоска берега, отдыхающих не много, но и не мало, а вон и магнитофон: ухают ударные, пищит гитара... Никто не интересуется твоим отношением к черному бухающему ящику на берегу.
Чтобы смыть с пальцев сок персика, ей приходится спуститься по камню до самой воды и присесть. Я вижу ее белые колени, свободную от рассыпавшихся по плечам черных волос красивую шею, изогнутую цепь позвонков вдоль спины...
Вдруг она поворачивает голову, чтобы о чем-то спросить, видит мои глаза и ни о чем не спрашивает.
Ее глянцевые голени...
Какая захватывающая жизнь!
Шлепая затем по самой кромке воды, чтобы не переступать через обнаженные тела, она идет босиком, шлепанцы в руке, я за ней, надутый матрац на голове. Мы возвращаемся в свое жилище, чтобы известное время жить там по обоюдному согласию как пара.
На черный гремящий магнитофон я не обращаю внимания, хотя ноги так и чешутся садануть его пару раз пяткой. Чтобы убить навсегда. И если уж на то пошло, я бы убил и владельца этого ящика.
Нет, я не убийца, это подтвердит каждый, с кем мне доводилось хоть однажды встречаться. Гуманист и добряк. Но если меня вывести из себя, если поприжать хорошенько...
- Так что же было потом? - ее новый вопрос.
И снова приходит мысль о Тине: как ей всё это удалось?
- Что? - спрашивает Лена.
- Всё!..
- Я смотрю на него, - рассказывал потом Жора, - определенно: он - не жилец. Я уже купил ему билет в рай...
На следующий день мы ввели ему в вену еще один коктейль, содержащий не только гены экстренной помощи, но и гены секвойи. Какие-то биологи привезли их по Жориной просьбе. Нам здорово помог и Ричард Смолли, этот удивительный старикан...
Зачем они вам, - спрашивали они нас, - ведь секвойя расти в Москве никогда не будет. Жора смеялся: у меня будет.
- Кто такой этот Смолли?
- Нам позарез нужен был успех.
- Кто такой Смолли? - еще раз спрашивает Лена.
- Смолли - сам Бог! Не меньше! Он признанный отец нанотехнологий. Без него бы мы еще долго тыкались со своими коктейлями как слепые котята... Недавно он умер, 29 октября. Я опоздал...
Мы были совершенно сбиты с толку. Наш пациент не только не умер, но вскоре потребовал нас к себе. Нас каждый день информировали о состоянии его здоровья, и каждый день мы с Жорой, боясь испугать судьбу, только подмигивали друг другу, ни словом не обмолвившись о нашем успехе. Прошел месяц, состояние больного заметно улучшилось, он уже рвался на волю, но мы не отпускали его из клиники. Когда мы вошли, он чуть не с кулаками набросился на нас. Не понадобились никакие приборы, никакие ауромеры и кардиографы, чтобы дать оценку состоянию его здоровья. Он ходил по палате бодрым шагом, глаза его горели юношеским задором, речь была ясна, голос звонок, он смеялся, строил планы на будущее.
- Теперь мы с вами...
Наша надежда, что комбинация генов, упакованная в крошечные липосомки, найдет поврежденные клетки печени, сердца и дыхательного центра мозга пациента, заменив там поврежденные куски ДНК, и вскоре оздоровит каждую клеточку и всю его печень, великолепно оправдалась. Так мы представляли себе механизм действия наших препаратов. Что делали в его организме гены секвойи, мы даже не пытались понять. Как на самом деле обстояли дела - одному Богу известно. Но мы видели собственными глазами, что наши усилия не пропали даром, и теперь верили, что держим в руках мощное оружие против рака. Больше всего нас поразил тот факт, что не потребовалось никаких пушек для стрельбы по воробьям: ни беспощадно уничтожающих все живое облучений, ни бесконечно угнетающей здоровые клетки химиотерапии. Вероятно, заставили о себе говорить и гены долголетия - фрагменты генома черепахи и крошечные дозы (нанограммы), просто следы ДНК секвойи, и спермы кита. Жора раздобыл даже гены калифорнийской сосны, прозванной Мафусаилом и живущей вот уже пять тысяч лет. Этого мало: ему привезли из Швеции геном ели, возраст которой составляет восемь тысяч лет. Там ученые обнаружили три старые ели, которые стали первыми деревьями после ледникового периода.
